Адаптация и интеграция оралманов

Автор: Admin

Интеграция этнических репатриантов в казахстанское общество есть долговременный, открытый, многоуровневый и многоаспектный процесс, требующий прямого государственного вмешательства через систему правовых актов и административное управление. Однако для разработки долговременной и целенаправленной политики в этой области необходимы серьезные научные изыскания, основанные на критической оценке достижений современной науки (зарубежной и отечественной) в сфере изучения процессов репатриации – в теории и на практике.

Период после распада СССР ознаменован не только ростом этнократических тенденций у народов и государств, поисками своей идентичности, но и практиками конструирования народов. Перед народами, которые прошли свой путь становления в рамках одного государства под разными режимами, транзитные эпохи ставят задачи определенного плана. Народы, раскроенные вживую, жерновами истории, выстраивают свою парадигму будущего через оценку прошлого в настоящем. Создание народа через собирание этноса и встраивание его в многоликое общество – есть, прежде всего, сложный социокультурный проект, осуществляемый в конструктивистской парадигме, с применением примордиальных инструментов – базовые этнократические компоненты – казахский язык, казахская культура и казахская история. По Э. Дюркгейму, переходные эпохи, помимо, новаторского духа несут в себе и опасности для этносов, которые вынуждены аппелировать к своим истокам и поддерживать их – язык, этнопсихология, обрядовая жизнь, ценности, нормы и установки. Нации и национализм конструируются сверху, по Р. Брубейкеру, но понимание того, как это происходит на самом деле, возможно, проводя исследование «снизу». Мы не ставим целью изучать/рассмотривать наицональную политики государства «сверху», а рассмотрим её «глазами» оралманов.

Казахстанское общество после 1991 г. является сложным в культурном и социо-экономическом аспектах, и оралманы, по замыслу руководства страны, призваны занять определенное место в нем – как носители этничности, прежде всего. Но видение хода, инструментов и ощутимых результатов процессов, связанных с репатриацией различаются на всех уровнях у самих оралманов – от лидеров до простых индивидов и по поколениям. Как это влияет на темпы реализации программы этнической репатариции и решение зарубежных казахов приехать в Казахстан?

Осмысление проблем адаптации репатриантов в социокультурном ключе поможет подняться на уровень теоретических обобщений и выработать практические рекомендации по их социокультурному транзиту и встраиванию в тело казахстанской нации.

Роль этнического фактора в организации социальной жизни велика, прежде всего, в плане огромного ресурса энергетики, заложенного потенциально в культуру народа, а также накопленного практического опыта выживания. Как оценивают свои ресурсы этнические репатрианты и как они их проявляют?

Основная задача, которая решается в рамках проекта – выяснить, как меняется понимание казахстанской идентичности в зависимости от того, какой смысл в него вкладывают в это понятие режим и его идеологи, специалисты и представители этнических групп в Казахстане, в том числе и оралманы. Это, так или иначе, соотносится с ожиданиями режима и этнических групп. Для режима это акцент на преобладание гражданских компонентов с доминирующим этнофактором – признание того, что земля, государство и обладание независимостью есть прежде всего результат героических усилий казахского народа в борьбе против иноземных захватчиков и тоталитарного режима.

В проекте основное внимание уделяется на то, как соотносится модель казахстанской идентичности с казахской идентичностью у тех казахов, которые прибыли из разных стран? Предварительная гипотеза состоит в том, что схожие моменты следует искать, прежде всего, в социокультурной сфере через интерпретацию поведения и высказываний оралманов. Казахи зарубежом прошли через различные процессы адаптации и аккультурации к принимающим обществам. В какой степени она воспринимается позитивно и они к ней приспосабливаются, или отвергают? В результате, какие модели идентичности формируются — одномерная или многомерная? Тоже самое нужно сказать и о казахах Казахстана, в зависимости от региона проживания – город/село, и север/юг/восток/запад и мегаполисы – Алматы и Астана. Как демографические факторы (пол, возраст, гражданство, языковая компетентность) и культурные (страна происхождение) и психологические (идентичность и её составляющие, самооценка, удовлетворенность, уверенность, и т.д.) влияют на интеграцию в казахстанское общество и формирование общеказахстанской гражданской идентичности?

В рамках данного исследовательского проекта мы исходим из того, что воспринимаем и используем этничность и её социокультурные и психологические проявления как социальную реальность, данные в человеческих взаимоотношениях, организации жизни, постановке задач перед семьей и личностью, ценностных суждениях и морально-нравственных императивах, лежащих в основе способов реализации жизненных стратегий. При этом необходимо проводить различие между категориями практики, которые используются людьми в их повседневной жизни и категориями анализа, необходимыми для описания этой деятельности внешним наблюдателем.

В соответствии с целью и исследовательскими задачами, поставленными в проекте, в качестве общих теоретико-методологических оснований использованы положения феноменологии Э. Гуссерля [36], и прикладные социологические теории – символический интеракционизм и социальный конструкционизм [37].

Данное исследование основано на методах качественной социологии. Мы исходим из того, что каждая из особых человеческих ситуаций уникальна, содержит специфический социальный опыт, особые переживания и страдания, которые в совокупности складываются в их специфический жизненный мир. В данном исследовании этот мир как особое стал объектом исследования.

Методологической основой нашего исследования стала теория социального интеракционизма. Символический интеракционизм обращен не к изучению факторов среды, стимулам, которые воздействуют на поведение людей, а на изучение внутреннего мира человека, разнообразие которого определяется разнообразием символического содержания сознания, мышления и эмоциальных состояний.

С точки зрения данной теоретико-познавательной парадигмы человек – мыслящая и чувствующая личность, который в процессе взаимодействия с другими людьми вырабатывает символы, и придает значение этим символам. Символический интеракционизм рассматривает значение как то, что возникает в процессе взаимодействия между людьми. При этом основное внимание уделяется использованию данного значения посредством процесса интерпретации. В этом процессе выделяются два ярко выраженных этапа. Первый, когда актор указывает самому себе на вещи, которые для него значимы. Второй этап – актор выбирает, проверяет, взвешивает, занимается перегруппировкой и трансформацией значений в соответствии с ситуацией, в которой он находится. При этом интерпретация должна восприниматься не как чисто автоматическое применение уже установленных значений, но как формирующий процесс. Важным положением символического интеракционизма является природа социальной интеракции. Социальное взаимодействие есть процесс, который формирует человеческой поведение. Иначе говоря, люди, взаимодействуя друг с другом, должны принимать во внимание то, что делают или намереваются сделать другие. Они вынуждены выстраивать свое поведение в соответствии с тем, что они приняли во внимание. Под влиянием действий других человек может отказаться от того или иного намерения или цели, пересмотреть их. Действия других людей предопределяют то, что человек планирует сделать. Человек должен так или иначе согласовывать (to fit) направленность собственной деятельности с действиями других.

Согласно анализу социального взаимодействия Дж. Мида в обществе есть два уровня социальной интеракции – язык жестов = несимволическая интеракция (conversation of gestures) and использование значимых символов – символическая интеракция (using of significant symbols). Несимволическая интеракция имеет место тогда, когда человек непосредственно отвечает на действия другого, не прибегая к интерпретации этого действия; символическая интеракция подразумевает интерпретацию этого действия, то есть пытаются понять значение действий друг друга [38].

Действуя сами по себе, коллективно или в качестве представителей какой-либо организации, индивиды при общении друг с другом обязательно должны давать себе отчет о действиях других, когда они предпринимают собственные действия. Они делают это в результате двуединого процесса, который включает в себя указание другим на то, как они должны действовать и интерпретацию указаний, даваемых другими. Жизнь человеческой группы представляет собой нескончаемый процесс определения для других того, что нужно делать и интерпретации определений других. Жизнь человеческой группы представляет собой формирующийся процесс, а не просто фон, на котором проявлются уже существующие факторы.

Миры для людей и для человеческих групп состоят из объектов, и эти объекты являются продуктом символической интеракции. Один и тот же объект может иметь разное значение для разных индивидов. Значение объекта для личности вырастает из того, способа, с помощью которого его определяют партнеры личности по интеракции. В процесс взаимных указаний возникают общие объекты, то есть такие объекты, которые имеют одно и то же значение для данной группы людей и которые воспринимаются ими одинаковым образом.

Мир – термин для обозначения окружения, среды обитания и структуры объектов, с которыми люди сталкиваются. Это мир объектов, с которыми люди должны иметь дело и в отношении которых они должны разворачивать свою деятельность. Следовательно, чтобы понять действия людей, необходимо определить мир их объектов.

Жизнь человеческой группы на уровне символической интеракции представляет собой масштабный процесс формирования, поддержания и трансформации объектов, принадлежащих к их миру, по мере того, как этим объектам придается значение. С точки зрения символического интеракционизма жизнь человеческой группы есть процесс, в котором объекты создаются, находят подтверждение, трансформируются и отбрасываются в сторону. Жизнь и действия людей с необходимостью изменяются параллельно с изменениями, происходящими в мире их объектов.

Индивид имеет дело с миром, который он должен интерпретировать, прежде чем действовать. Он призван справиться с ситуациями, в которых он вынужден действовать, оценивая действия других и планируя собственные действия в свете такой интерпретации. Он должен вырабатывать и направлять свои действия, а не просто реагировать на факторы, действующие на него или через него.

Деятельность людей состоит в ответе на поток ситуаций, в которых они должны действовать. Действие их выстраивается на основе того, что они замечают и как они оценивают и интерпретируют замеченное, а также какого рода предполагаемые направления деятельности они вырабатывают. Процесс интерпретации осуществляется участниками, которые дают указания друг другу, а не самим себе. Совместное или коллективно действие является результатом такого процесса интерпретативной интеракции.

Респондентов во время интервью и наблюдений за их повседневной мы рассматривали думающими, чувствующими, действующими субъектами, которые участвуют в создании мира вокруг себя. Поэтому неструктурированные тексты, полученные во время интервью, мы рассматривали как образцы устной речи, где содержится информация о субъективных смыслах человеческого взаимодействия. Через язык респондентов мы пытались понять внутренний символический смысл жизненных стратегий отдельных людей. Каждый человек придает смысл и значение своему поведению, так и поведению других. Все слова, которые они произносили вслух, имели смысл и были ориентированы на других.

Люди субъективно конструируют социальную реальность, привнося в социальную ситуацию свои модели и модели поведения, и когда такие ситуации повторяются, применяют те же модели и мотивы поведения, Так, внутренний мир отдельного субъекта становится достоянием других, типизируется и в конечном счете институализируется. Таким образом, адаптационные стратегии корейской диаспоры складываются из сложного процесса центральных взаимодействий, в котором общие смыслы и значения устанавливаются и в определенной мере разделяются всеми участниками социального взаимодействия.

Мы сосредоточили свое внимание на субъективной стороне процесса адаптации и интеграции оралманов. Какими видят себя в казахстанском обществе оралманы? Как они накапливают и передают свой опыт прибывающим в страну репатриантам или сообщают о своей «новой» жизни родным зарубежом и подрастающему поколению? Какие ценности и жизненные стратегии они предлагают молодому поколению в изменившихся условиях? С другой стороны, их субъективные оценки и переживания прошлого опыта являются и знаками для всего казахстанского общества. Как работают, транслируются и ретранслируются базовые концепты этничности и жизненные и адаптационные стратегии в группах оралманов после миграции в Казахстан?

Таким образом, в центре изучения проекта – интерпретация внешнего мира репатриантами – событий, субъектов и объектов с точки зрения их личностных особенностей, а именно того, как они воспринимают мир – в целом или по его отдельным частям (фрагментация) и в каком соотношении, по их мнению, эти части находятся друг с другом в отношении целого, а также как они представляются репатрианту – в морально-психологических переживаниях, ценностно-нормативных и социо-культурных измерениях. Как вербально и символически оформляются когнитивные практики, производные и от моральных и псхологических переживаний?

Известно, что методологии анализа основных аспектов проблемы адаптации и интеграции оралманов, положенные в основу исследования, разработаны представителями ведущих мировых социологических и антропологических школ.

Исходным положением для исследования является то, что оралманы по своей этнической природе есть прежде всего казахи, которые возвращаются на историческую родину после вынужденной миграции их предков. Отличие репатриации после 1991 г. состоит в её определении правительством Казахстана – как право на возвращение на родину предков, что с необходимостью предполагает исполнение заветов предков – строить гсоударственность на своей земле.

Рассмотрение процессов формирования новой идентичности основано на положениях общих теорий этноса, одной из которых является системно-статическая (компонентная) теория Г.Е. Маркова и В.В. Пименова.

В соответствии с этой теорией этнос рассматривается как исторически возникшая и эволюционирующая сложная самовоспроизводящаяся и саморегулирующаяся социальная система, обладающая многосоставной композицией (структурой). Структурными образованиями высшего порядка являются компоненты, которые имеют сложное строение. Эти компоненты следующие: расселение этноса; его воспроизводство как части населения и свойственная ему демографическая структура; производственно-экономическая деятельность; система социальных отношений и институтов; язык; быт, обычаи, обряды; система личностного контактирования.

Этнос представляет собой биосоциальную общность людей, обладающую следующими этнодифференцирующими признаками:

1) этнонимом – самоназванием этноса;

2) этнокультурными особенностями, которые проявляются в языке, религии, обычаях, обрядах, народном искусстве и фольклоре, нормах этики и т. п.;

3) антропопсихологическими признаками, т. е. отличительными чертами во внешнем физиологическом облике и в психологическом складе характера человека;

4) единством территории, что сыграло в свое время важную роль в этногенезе и формировании современной этнической картины мира, но утратило свое этнодифференцирующее значение в настоящее время в силу массовых миграций.
В зависимости от определения этноса, понимание его сущности в каждой теории по-своему определяется его структурой [39].

Оралманы, теоретически, являются носителями казахской идентичности, компонентами которой являются:

– когнитивный-обладание знаниями, представлениями об особенностях своей этнической группы и осознание себя как её члена, значимость своего места в этнической группе;

– аффективный – оценка качеств собственной группы, отношение к членству в ней, значимость своего членства;

– поведенческий – проявление себя как члена этнической группы [40].

Несмотря на то, что тема диаспор не относится прямо к нашему исследованию, для создания полной картины причин репатриации этнических казахов в Казахстан, были использованы положения теории диаспор [41].

Правительство Казахстана проводит политику этнической репатриации и поддерживает связи с зарубежными казахами, исходя из положения, что они являются диаспорой в странах проживания [42].

Диаспоральная политика есть форма систематического, целенаправленного, контроля за распределением, управлением и использованием человеческих ресурсов как внутри страны, так и за её пределами государством и его аппаратом с целью укрепления национальной безопасности. Это предполагает определение численности диаспоры, её расселение – компактное или рассеяное, география расселения, экономический и демографический потенциал, культурные и религиозные потребности, этническая совместимость, степень и формы участия в политической жизни, возможности стабилиции или дестабилизации ситуации в стране. Самое главное, имеет ли диаспора доступ к управлению ресурсами государства и может ли оказывать влияние на формирование политики безопасности страны и её внешнюю политику. Интересной является проблема влияния диаспоры на внешнюю политику. Использование диаспоры во внешней политике (как один из негативных сценариев) состоит в том, что имея в своем распоряжении достаточный потенциал, диаспора постепенно высвобождается из-под контроля принимающего государства и аппелируя к ней, другое государство подменяет всю систему взаимоотношений между государством и диаспорой, статус которой в том государстве не определен.

Теории в рамках политической экономии и политической экологии позволили определиться с основными причинами, стоящими за решениями зарубежных казахов мигрировать в Казахстан [43-44].

Правительство Казахстана отошло от политики диаспоризации страны к выстраиванию единой нации по гражданскому принципу и тем самым снимает саму возможность использования диаспоры во внешней политике и вмешательство во внутренние дела Казахстана со стороны других государств. Внешняя направленность диаспоральной политики состоит, прежде всего, в повышении имиджа страны как строителя новой государственности для казахов всего мира.

Как проходят процессы адаптации, и интеграции оралманов в казахстанское общество напрямую оказывает влияние на имидж страны.

Изучение аспектов интеграции и аккультурации в рамках данного проекта отталкивается от теории Д. Берри, который выделил четыре стратегии, избираемые индивидами, которые вынуждены встраиваться в новое общество: интеграция, ассимиляция, сепарация и маргинализация, и вид ассимиляции – сегментарная ассимиляция [45-48].

Гипотетически, после миграции, репатрианты могут выработать моноэтническую идентичность (позитивный образ своей группы и гордость за принадлежность к ней), измененную, биэтническую (сочетать прежнюю казахскость с требованиями принимающего общества), маргинальную, что представляется негативным вариантом развития процессов адаптации и интеграции.

Исходными положениями для анализа того, кем себя считают репатрианты до и после миграции в Казахстан стали теории идентичности и социальной идентичности Е. Ериксона [49-50] и других исследователей, специализирующихся рассматриваемой проблемой [51].

Согласно гипотезе теории социальной идентичности Х. Таджфела люди не желают идентифицировать себя с этнической группой, у которой негативный имидж, или их дискриминируют, тогда они отказываются от этой идентичности [52].

Соотношение между дискриминацией и идентичностью сильное и влияет на управление стратегией идентичности, стоящей за решением уехать из страны.

Следует выяснить наблюдаются ли тенденции формирования коллективной идентичности у групп оралманов (по странам исхода) или семьи и индивиды избирают стратегии интеграции или аккультурации независимо от влияния большей группы (сообщества оралманов).

Многослойные проблемы формирования новой идентичности выяснялись с помощью теории этнической идентичности Д. Финни [53-55]. Идентичность – по Д. Финни – инструмент для анализа результатов измерения этнической идентичности:

Привязанность к группе определяется по следующим параметрам – психологическое состояние (самооценка – низкая или высокая), дискриминация, депрессия, оценка своих достижений, внешних данных, интеллектуальных способностей.

Из разработанных моделей аккультурации, задействованных в проекте, следует выделить одномерную, двухмерную и диффузную (смешанную). М. Гордон предложил модель одномерной аккультурации (в теории ассимиляции) – глубокое погружение в принимающую культуру и принятие её основных компонентов, которые постепенно вытесняют основную культуру [56]. Это протекает одновременно на нескольких уровнях как ассимиляция: структурная (группы мигрантов или этнических меньшинств вступают в неформальные сообщества принимающего общества), брачная (заключаются браки с представителями местного населения), идентификации (принимаются положения доминирующей культуры – принимающего общества), согласование взглядов с установками принимающего общества без предубеждений, поведенческая – не отмечаются случаи дискриминации, гражданская – исключается противостояние взглядов по политическим вопросам [57-58].

В двухмерной модели, группа принимает некоторые элементы доминирующей культуры, но сохраняет свою [59], при этом обе культуры выполняют свои функции в жизни человека. По Н. Хутнику выделяются четыре стратегии аккультурации или стратегии самоопределения, ориентация на интеграцию, ассимиляцию, сепарацию (отделение) или маргинализацию, выказывая уважение к доминирующей культуре [60-61].

Группа Р. Бурхиса предложила интерактивную модель аккультурации. По этой модели если группа не желает идентифицировать себя как особую (мигранты, репатрианты и т.д.) и сливаться с основной, и также маргинализироваться, то выбирает индивидуалистский подход [62].

Интеграция – нормативная концепция, которая включает в себя: возможности доступа к услугам, благам и институтам, т.е. большей частью процедурные вопросы, а государство или его агентства – выступают в качестве нейтрального арбитра. Интеграция оралманов в казахстанское общество есть долговременный, не предсказуемый процесс, который во многом зависит от того, как относятся к этому две стороны – принимающее общество на всех уровнях и сами репатрианты. Критическая оценка деятельности административных структур, связанных с решением проблем репатриантов позволяет выявить проявления дискриминационных практик в отношении этнических репатриантов, которые являются уязвимой группой населения. Следут выявить содержательную (конекскт и дискурс), институциональную (институты, нормы и акторы) и операциональную (акторы, процедуры и практики) части дискриминационных практик. Типы возможных дискриминационных практик:

1) правовые рамки, которые ограничивают доступ репатриантов к экономическим ресурсам – гражданство, возраст, диплом об образовании. Следует принять во внимание и правовую неграмотность оралманов, которая не дает им возможность отстаивать свои права – на работу, необходимые льготы, пенсию и т.д.;

2) стигматизация – формирование мнения в обществе об оралманах;

3) культурное поле – языковые барьеры, создание и навязывание определенного образа оралмана/стереотипизация;

4) психологические – нет культуры толерантности в обществе.

Все это напрямую влияет на уровень доверия репатриантов к казахстанским институтам, населению и руководству страны или же только своим- руководителям диаспоры и сообществ оралманов.

Искомыми данными для определения успешности адаптации оралманов являются выраженные уровни интеграции: социальная, политическая, культурная, политическая. В свою очередь они определяются по протеканию этапов интеграции: включенность и участие в организациях или сообществах разного рода, причем индикаторами выступают именно широкие, не узкие по характеру и типу членства организации.

Внешним индикатором выступает язык доступа к услугам, если это русский язык, то казахи, не владеющие им, исключаются из процесса интеграции автоматически. Необходимо, к примеру, выяснить, владеет ли персонал тех или иных учреждений казахским языком в достаточной мере для того, чтобы грамотно объяснять оралманам административные и правовые моменты. Кроме того, важно иметь данные о том, если ли технические средства, облегчающие друступ к инфомационной базе – сайты, постеры на казахском языке, и т.д.

Техническими/измеряемыми индикаторами интеграции выступают:

общественное мнение и представления об оралманах;
мнения репатриантов о «вхождении» в широкое общество;

3) культурные маркеры – видимые значимые изменения в образе жизни, ценностях, нормативных практиках;

статистика смешанных браков – с представителями местного населения;

5) изменения в религиозных практиках как двусторонний процесс — принимающее общество и репатрианты;

6) миграционное настроение – статистика переездов по стране и планы возвращение.

Социокультурная адаптация оралманов выявляется по четырем основным параметрам:

1) культурная близость по основным жизненным практикам с местными казахами (язык, соблюдение обрядности в построении семьи, распределение гендерных ролей, отношение к религии, пища, организация быта, историческая память – семейная и общеказахская);

2) частота, типы и формы контактов с местным населением;

3) сроки проживания в определенной местности и отношение к факту проживания в стране или данной местности;

4) личная оценка и объективные данные по адаптации – материальные индикаторы – обустройство быта, достижения – социо-экономические и культурные – чтение республиканских газет и журналов, просмотр ТВ Казахстана;

5) способность говорить на языке- русском и отношение к необходимости изучать русский язык, и общаться с местным населением, использовать современный казахский язык в бюрократических и иных процедурах.

Неотъемлемым компонентом социокультурной адаптации является изменение культурной идентичности, которая измеряется по типам утверждений:

– субстрактивная культурная идентичность: «Я чувствую себя казахстанцем»;

– добавленная культурная идентичность – по ответам или утверждениям типа: «Чувствую себя больше казахом чем казахстанцем», «Больше китайским казахом чем местным после переезда в Казахстан».

– межкультурная идентичность: «Я чувствую себя человеком без привязанности какой-либо культуре (человек мира)».

Изменения в процессе транзита по перечисленным выше пунктам измеряемым по 7 бальной оценке:

«Я чувствую, что я изменился» и т.д. – по соответствующей шкале — выше или ниже.

Составной частью культурной идентичности является ценностно-мотивационная шкала. Методика М. Рокича была использована для исследования системы ценностей [63].

Ядро этнического самосознания составляют культурные ценности, которые выступают важнейшими регуляторами социального поведения.

По результатам опросов выстраивалась иерархия терминальных (к которым стремится индивид) ценностей – здоровье, счастливая семейная жизнь, материально обеспеченная жизнь, уверенность в себе, и т.д.

Выяснялось в ходе опросов, какие ценности представляются важными для респондентов – развлечения, красота природы и искусства, творчество, и как они вписываются в общую систему ценностей, а именно, конкретные жизненные цели, и какое место занимают: абстрактные, профессиональной самореализации,

Как меняются инструментальные ценности после миграции: ответственность, воспитанность, аккуратность, чистоплотность, честность, широта взглядов, смелость в отстаивании своих взглядов, высокие запросы, нетерпимость к недостаткам других и в себе?

Н.Сассман предложил широкую и интегрированную модель c использованием социальных и психологических рамок, фокусированных на концепции – Я и культурной идентичности – Модель Культурной Идентичности (МКИ) [64]. МКИ предлагает несколько принципов анализа:

1) культурная идентичность как критический, но латентный аспект концепции – Я;

2) явная культурная идентичность как следствие начала культурного транзита;

3) культурная идентичность, будучи динамичной, может меняться вследствие перехода из одного состояния в другое и нарушений в концепции – Я;

4) изменения в культурной идентичности служат посредником между культурной адаптацией и опытом репатриации.

Эта модель в контекстовом варианте предполагает, что такая парадигма приемлема для анализа репатриантов, которая относятся к культурам с высоким уровнем индивидуализма и культурная идентичность не занимает центрального места. Эта модель выявляет четыре типа постадаптационной идентичности: утвердительный, подкрепляющий, добавляющий, и глобальный.

Репатрианты являются носителями нескольких культур – страны и общества пребывания, казахской, семейно и личной. Существует возможность формирования у них гибридной культуры даже после транзитного периода, что приведет к развитию новых казахских культур- субкультур групп оралманов по признакам стран происхождения.

Если исходить из того, что основой формирования культуры являются прежде всего этнические компоненты, то необходимо отталкиваться от разработок М. Мид, которая выделила типы культур, которые оказывают влияние на формирование личности в этническом отношении:

1) постфигуративные- культуры, ориентированные на предков и традиции;

2) конфигуративные – размытые в этническом плане, оторванные от традиций, модель поведения- современники;

3) префигуративные – ребенок сам определяет ответы на сущностные вопросы бытия, не опираясь на предыдущие поколения, аномия в обществе, разрыв между поколениями [38].

Особое внимание в ходе исследования было уделено изучению процессов воспроизводства этнической идентичности в среде оралманов, а именно, вопросам воспитания и образования подрастающего поколения. При этом мы использовали исследования Ж.Пиаже, который провел анализ двух сторон одного процесса – формирование понятия «Родина» и образы других (иностранцев, или других этнических групп). Пиаже выделил три этапа в развитии психологии и идентичности детей (при минимальном внешнем воздействии и обучении):

1) 6-7 лет – фиксируются фрагментарные и несистематичные знания о своей этнической принадлежности;

2) 8-9 лет- ребенок идентифицирует себя со своей этнической группой, выдвигает основания для своей идентификации – определяет национальность родителей, место проживания, родной язык;

3) 10-11 лет – формируется этническая идентичность, дети отмечают уникальность истории, специфику традиционной бытовой культуры;

4) 12-13 лет – формируются сложные представления о социокультурной идентификации [65-67].

Для определения целостности репатрианта как личности (т.е. уровня самооценки), ответы интерпретировались с помощью пирамиды Маслоу [68] и ключей к тесту Розенберга [69].

Частью исследования является выяснение культурной совместимости репатриантов и казахстанского населения, сформированного в разные исторические периоды, в плане выработки консенсуса в интерпретации исторических событий и формирования общей коллективной памяти. В связи с этим на первый план выходит проблема культурной травмы. Исследования представителей разных социлогических школ, особенно Стэнфордской (Д. Александер, Н. Смелзер, П. Штомпка), внедрили новую парадигму травмы как социокультурного явления или социального факта, роль котрых в формировании идентичности велика [70-71].

Мы исходим из положения П.Бурдье, что конструкция культурной травмы прежде всего когнитивная, индивиды и группы индивидов, обмениваясь мнениями и представлениями по поводу тех или иных травмирующих событий в истории этноса, формируют видение себя в мире и соотносят себя с внешним миром в микро и макро-перспективе. Если данный процесс так или иначе происходит, то это свидетельствует о способности этноса к саморефлексии и социальной рефлексии, основным результатом которого является повышение ценностно-нормативной регуляции. Этнос осознает свое культурное пространство на фоне других, осмысливает и обсуждает исторические события, какие из них привели к нарушениям национальной идентичности. Выделение некоторых событий как травматических, и поиски общих смыслов в их интерпретации, рано или поздно сплачивают общество. Травма является своеобразным мостом из прошлого в будущее, через настоящую оценку прошлого. П. Штомпка понимает травму как столкновение исконных ценностей социума с чужим, чуждым, враждебным.

Всегда ли разделенные государственными границами казахи, испытывали боль по поводу трагических событий в странах проживания своих собратьев? Применимы ли к ним слова А. Ахматовой из поэмы «Реквием»:

«И не под чуждым небосводом,

И не под защитой чуждых крыл,

Я была тогда с моим народом,

Там, где мой народ, к несчастью, был»?

А. Нейл видит в культурной травме событие истории которое упорядочивает и реконструирует коллективную память и возникающую вокруг всего этого познавательно-коммуникативную атмосферу. Необходимо рассмотреть семиотику культурной травмы через нарративные и дискурсные практики репатриантов и отражение исторических событий в литературном творчестве – самоописание языка, разграничние на чужое и свое, особенности описания объекта и субъекта, ценностная агрессия, оценка событий как правильных или неправильных.

Исследователи выделяют несколько видов травм, которые обрушиваются на народ – биолого-демографическая, социально-политическая, культурная, социально-экономическая, экологическая и т.д.

Как конструируется прошлое в казахской культуре? Коммуникация через историческую память и интерпретация прошлого есть необходимое условие формирования национальной идеологии. Можно ли говорить о едином полотне казахской истории, составленном из интерпретации событий казахами из разных стран при направляющей роли историков независимого Казахстан? Президент Республики Казахстан Н.А. Назарбаев подчеркивает настоятельную необходимость создания общей истории казахов: «Нужно признать: наши исторические представления, особенно на уровне массового сознания, необъективны, фрагментарны, пропущены через множество вульгарно-социологических фильтров. Отсюда и крайности в трактовках – от попыток замазать «белые пятна» только черной краской до идеализации недавнего прошлого. И то, и другое одинаково опасно для обновляющегося общества, поскольку не приносит людям ничего, кроме раздражения, мешает им принимать ответственные решения, служит базой для всевозможных политических спекуляций» [72, с.38].

Как видится оралманами территория родины и родных мест, как озвучивается понятие родная земля и родина (дискурс Родины)? Представление о Родине, память о ней зависят во во многом от времени, места и от аудитории, но и морально-психологического состояния людей. Видение себя в настоящем влияет и на дискурс родины. Ответы на косвенные вопросы также помогают выяснить гражданскую ориентацию оралманов.

Как понимается репатриантами советский период и конструирование советской ментальности у кочевого населения в СССР и Китае, кем были казахи, поставленные перед жестким выбором – примириться для выживания или мигрировать – участниками процесса и винтиками огромной государственной машины или жертвами? Как определяется отношение к системам власти – советской, или китайской (по периодам)? Каково видение советских канонов и казахских – до и после «культурных трансформаций». Какие мировоззренческие установки выработаны казахами в странах пребывания? Как воспринимается необходимость преодолевать эффект отчуждения после миграции, и репатрианты справляются с «культурным шоком»? Что рассматривается как экзистенциальная угроза для этноса и для казахов, проживающих в той или иной стране? Что в настоящее время рассматривается как угрозы –личной, группе в целом и стране репатриантами после переезда в Казахстан? Какие явления и ситуации расцениваются оралманами как травмирующие после миграции? Как описываются оралманами или замалчиваются по причине вытеснения из памяти трагические событий в Китае и в советском Казахстане, и как интерпретируется сотрудничество с властями в Китае и СССР? Как происходит дистанцирование от памяти от событий и как это отражается на формировании подрастающего поколения? Что именно родители-репатрианты рассказывают своим детям об истории казахского народа? Какие типы знания о прошлом, выработанные вековыми практиками казахского народа, сохранились у оралманов? Как в казахской культуре (в интепретации оралманов из разных стран) понимаются конфликт, противостояние, сотрудничество, победа или поражение?

Как и когда сформировался защитный слой или вторая кожа для того, чтобы не поддаваться внешнему воздействию и сохранив себя, возродиться при благоприятных обстоятельствах? Происходит ли при этом расщепление сознания, не только для фрагментирования и последующей логической связки событий – что было до и после, но для того, чтобы не потерять свое неповторимое Я. На какие вопросы оралманы отвечают искренне, а на какие дают двусмысленный или зашифрованный ответ и требуется не только хорошее знание казахского языка, но ментальности казахов как психологической когнитивной направлющей? У казахов много выражений, требующих раскодировки – «астарлы сөздер», которые, к сожалению, вышли из употребления в современной речи казахов в нашей стране. Европейские исследователи всегда отмечали многоликость и многогранность казахов, и их культуры.

Как оралманы в Казахстане «пишут» историю своей семьи, разбивают её на этапы и какое значение придают им – до и после? Чем отличается «рассказанная жизнь» от прожитой в реальности, насколько много в ней саморефлексии, критики, какие события осознаны или нет, забыты и вытеснены? Есть ли у них генетически заложенный иммунитет от реальности, поскольку общеизвестно, что в традиционном обществе сознание и культура мифологизированы. Как соотносятся «матрешка» сознания и памяти? Какие культурные механизмы и инструменты, заложенные в культуре или выработанные за время проживания в Казахстане, помогают преодолеть сложности?

Делают ли различие репатрианты между социальной и культурной памятью? Как происходят процессы материализация памяти после переезда? Как соотносятся политический дискурс (о прошлом или настоящем) и историческая память? Что могут поведать оралманы об исторической топонимике в казахской истории – в странах, где они ранее жили и как связывают миграцию и память о предках?

Кто есть герои и антигерои у казахов из разных стран? Роль личности в казахской истории и культуре традиционно велика, но политические режимы навязывают свои императивы. В свое время Томас Карлейль написал, что в обществах, где нет письменной традиции нужно 30-40 лет, чтобы из героя сделать миф. Какие герои общие для всех казахов? Из Оспан батыра сделали миф через 5 лет после его смерти казахи, которые сражались с ним в Китае и после трудного перехода через Гималаи добрались до Турции. Он стал сначала героем для казахов Турции, по воспоминаниям Хасена Оралтая, которому при первой встрече с Оспан батыром было 17 лет [73]. Казахи Казахстана стали знакомиться с жизнью казахов Китая и страницами их героической истории только после 1991 г. Как переплетаются традиции казахского героического эпоса с литературной и исторической традициями принимающих обществ в зависимости от политик режимов у власти? Важно, чтобы язык памяти для всех казахов был однозначным. Годфри Лиас записал историю казахов Турции вскоре после их перехода в Турцию, Анатолию [74]. В западной историографии превалирует именно версия турецких казахов о природе политического противостояния в Китае в 1930 и 1940-е годы и интерпретация участия в этих процессах казахов.

Для определения тенденций в развитии взаимоотношений оралманов с казахстанским обществом были использованы положения теории социальной коммуникации К. Дойча [75], концепции К. Шмидта [76-77], ролевые статусы М. Фуко [78].

Для понимания особенностей процессов и способов самоорганизации оралманами своей социальной жизни и ориентации в социуме в виде традиционных институтов и иных структур были использованы теории культурной и политической антропологии. К примеру, теории культурной антропологии в американской школе антропологии оперирует концепциями культурного ареала, историко-культурной зоны, энергоинформационной и информационно-семиотическая теориями. Также были привлечены положения эволюционной теории этноса С.А. Арутюнова, Н.Н. Чебоксарова [79-80] и Ю.В. Бромлея [81-82].

В рассматриваемом проекте определенное внимание было уделено и политической антропологии, которая изучает динамику политико-социальных институтов и управления в традиционных обществах, которые постепенно оказываются втянутыми в процессы модернизации [83-84].

В рамках нашего исследования, важно было выявить, какие элементы традиционного общества (во многом утраченные в современном Казахстане) выступают в качестве каркаса, чтобы направлять развитие групп оралманов, прибывших из разных стран, где они жили во многом по положениям казахского социума – родоплеменные структуры и т.д. Необходимо было уточнить, как работает родовое сознание казахов в виде материальных и социо-культурных практик – родовые кладбища, знание генеалогии (жеты ата и шежире), брачных стратегий и предпочтениях в социальной коммуникации?

Были также задействованы теории сегментарного линиджа (для традиционных обществ с родо-племенной структурой). Особое внимание уделялось аспектам политического, которые проявляются на микроуровне (внутри коллективов или групп) – неинституционализированные ситуативные формы политики, её символические, игровые формы и проявления [85].

Повседневная идентичность оралманов выявлялась при помощи методологии, выдвинутой Р. Брубекером. Он разработал аналитический словарь для проведения исследований этничности индивидов вне группы, т.е. проживающих в иноэтничной среде без возможности публично артикулировать свою этническую принадлежность [86].

В ходе исследования изучалась социальная онтология этничности через языковые, символические, знаковые и смысловые нагрузки на интерпретацию значений вещей, событий и явлений, взаимоотношений. Мы обращали внимание на то, повседневная этничность проявляется во взаимоотношениях/предпочтениях – формализованных (закрепленные формы общения) или только зарождающихся, в казахском здравом смысле, т.е. том, что понимается как само собой разумеющееся для казахов или казахов из КНР/Монголии/Узбекистана) здравом смысле и его вербальных и дискурсных формулах, культурных и языковых схемах, и как это институционализировано.

Адаптационную стратегию оралманов необходимо проследить в отношении к необходимости овладеть русским языком (для молодого поколения, в особенности), что может расцениваться как ярко выраженный символ интеграционного настроения.

Для анализа особенностей речевых практик оралманов были применены методы социолингвистики. Язык зарубежных казахов функционировал в инокультурной среде, поэтому большая часть языковых формул представляет собой с одной стороны именно «казахский язык» каким он был, до советских лингвистических реформ, а с другой в нем есть и заимствования из китайского/монгольского/узбекского языков. Мы также обращали внимание и на половозрастные различия в речевых практиках по странам происхождения оралманов, общему уровню образованности и роду занятий, и также на различия в речевом поведении в зависимости от ситуации общения).

Дискурс-анализ был использован для понимания общественного настроения в отношении оралманов, выступлений лидеров сообществ оралманов, правовых и административных документов казахстанских властных структур и речевых/нарративных практик оралманов [87-89].

Для оценки оралманами своей значимости в широком и узком сообществе были использованы положения теории социального капитала. Социальный капитал (коллективная ценность всех социальных взаимосвязей) рассматривается как ресурс, которое общество может использовать для блага всех его членов. Он является, таким образом, ключевым компонентом построения гражданского общества. Основными компонентами социального капитала являются: доверие, социальные сети, политическая/гражданская активность и социальные нормы. Мы, прежде всего, обращали внимание на роль доверия, которое рассматриваем как сложное образование, состоящее из составляющих:

– побудительной – выражение интересов и желаний в виде установки «Я хочу»;

– прогностическая, связанная с возможность реализовать свой потенциал и желания – «Я могу»;

– ценностно-мотивационной, которая актуализируется через оценку ситуации и действует посредством механизмов контроля – «Я должен» [90-94].

Недостаток (или низкий уровень) доверия может стать серьезным барьером как для общества, так и для составляющих его групп, в особенности для подрастающего поколения, которому необходимо выработать стратегию и тактику выживания для успешной интеграции в общество и развивать перспективы социальной мобильности. Каие типы доверия вырабатываются в группах оралманов – на местном уровне и в широком смысле? Ответы на эти вопросы помогут выявить интеграционные стратегии оралманов.

Поведение, основанное на доверии, рассматривается на нескольких взаимосвязанных уровнях: государство – диаспора – семья/индивид. Под интеграцией мы понимаем поддержание эффективного взаимодействия различных этнических и в целом, социальных, групп в обществе для достижения разделяемых системных ценностей. В процессе интеграции этнические группы устанавливают между собой позитивные поведенческие, познавательные и эмоциональные связи, модели взаимодействия, нацеленные на сотрудничество, понимание и терпимость, таким образом, обеспечивая стабильный баланс для всей системы/общества.

Положения концепции П.Бурдье об организации пространства [94] были применены в исследовании для того, чтобы понять, как оно оралманы понимают внешний мир и меняют его через его интерпретацию – реальную и символическую.