Ас (жертвоприношения) у казахов

Ас (жертвоприношения). Многие религии представляют загробный мир как царство зла, нечто противоположное земному. Таковы представления о царстве Аида, “тартаре”. Для христианства и ислама “тот мир” есть мир добра (рай) и зла (ад). Судя по археологическим памят­никам, можно предполагать, что для исторического населения Казахстана загробный мир представлялся как прямое, но улуч­шенное продолжение земной жизни. Кочевника хоронили гото­вым для жизни: в полном вооружении, с орудиями труда и охо­ты, с конем в полном снаряжении и конюхом, с женами и налож­ницами, с деньгами и драгоценностями, едой, даже с напитками в горшках. Кочевник не умирал, а просто переезжал в “тот мир” на своем любимом коне для жизни в другом качестве. Казах­ская волшебная сказка следующим образом описывает подзем­ный мир: “…И провалился под землю ЕрТостик вместе с конем. Долго летели они вниз. Наконец остановились. Встал Шалкуй-рык на четыре ноги и заговорил человеческим голосом:

— Мы в подземном царстве… Здесь поблизости должен быть дворец…

— Добро пожаловать, Ер-Тостик! — приветствовал гостя хан, -Жители подземного царства уважают смелых людей, живу­щих на земле. Они не обидят тебя!..”. Это кусочек волшебной сказки. Но в сказке чего не бывает, Теперь послушаем мифо­логию, в которой тоже бывает все, но она главным образом за­нята устройством мира, поисками ответа на основные вопро­сы бытия. Приведу отрывок из записей Ч. Валиханова. Млад­ший сын бая искал в степи затерявшийся табун кобылиц, на за­кате солнца увидел группу могил и вспомнил наказ отца: “Ког­да придется тебе быть в местах необитаемых… не оставляй мо­гил, если будут встречаться ночью — ночуй при них». Видит на западной стороне их стоит свежая черная могила. Приходит — говорит: “Суйлям!». Когда сказал суйлям, он услышал ответ: “Кого спрашиваешь?” И затем выходит молодой человек с пре­красно выведенными бровями. “Кого спрашиваю?” — “Я божий странник, думаю на ночлег”. — “Сходите (с лошади)”, — говорит, а сам поддерживает за узду, ссаживает, оказывает почесть. Взял за руку и говорит мертвый живому: “Закрой глаза, и когда я ска­жу, тогда открой”, — и ведет. Когда сказал: “Открой”, младший сын видит: прекрасная юрта, сарай (т. е. дворец. — С. А.), вой­дешь не выйдешь, пахнет… так хорошо (запах свежей травы)… Черный слуга вышел и привел, держа за шею… серого бараш­ка. Зарезав, как следует сварили, съели и легли спать. Настало утро; умыв лицо и руки, мертвый дал гостю остатки вчерашнего ужина. Сидя таким образом, сказал (мертвый): “Давай двое будем друзьями”. “Будем, так будем!”. Вот в какой мир, ока­зывается, умирая, уходит кочевник, в мир, где стоят прекрас­ные юрты, где, как в сказке, где даже пахнет свежей травой. Как в сказке, так и в жизни непременно присутствует образ двор­ца, который намекает на долговечность “той” жизни, противо­поставляемой скоротечности и неустроенности реальной. В та­ком мире может ли быть полным счастье без хорошего коня с дорогим парадным снаряжением, без необходимых орудий тру­да и быта. Весьма предположительно, что могло существовать поверье о реинкарнации (перерождении после смерти), гак как казахское выражение смерти “кашу” есть уходить туда, откуда пришел2. Мифический “тот” мир казахов есть та жизнь со ско­товодческим базисом и патриархальной идеологией. Как отме­чалось в предыдущем параграфе, вещи не только показывались всему народу, но и прилагались все усилия, чтобы умерший явился на тот свет “нарядным, снабженным всем необходимым, дабы не ударить лицом в грязь перед новым миром». Следо­вательно, они старались как можно лучше снабдить умершего, время от времени к могиле приносили пищу, пополняли запасы продуктов. Такое представление о загробной жизни устойчиво проявляет себя на всех этапах истории Казахстана. Оно наложи­ло отпечаток на образ реальной жизни исторического населе­ния Центральной Азии и не уступило позиции даже под разру­шительным натиском столь экспансивной религии, как ислам. Устойчивость его свидетельствует об относительной самосто­ятельности этого представления среди других воззрений. Так, казахи вплоть до XVIII в. сопровождали умерших погребаль­ным инвентарем. Согласно историческим преданиям, казахский хан Аблай велел похоронить вместе с любимой дочерью Айтол-кун все свои сокровища. “Заработали заступы, и незаметно вы­рос большой курган с красивой могилой-. Н. Рычков отмеча­ет, что “с усопшими они (казахи. -С. А.) погребают вместе и их оружие”. А. Левшин сообщает, что казахи “зарывают вместе с телом оружие, конскую сбрую и убор умершего… некоторые за­рывают вместе с мертвым посуду, им принадлежавшую». Ши­рокое распространение имел обычай “наряжать мертвое тело в лучшее платье”. Из сообщения Палласа можно сделать предпо­ложение о бытовании пережитков древнего обычая “кормления” умершего: “Казахи для погребения мертвых копают могилы или вколачивают в землю колья, переплетают хворостом, кладут мертвого поверх земли в платье, покрывают ветвями и засыпа­ют землею. Но подле головы, обыкновенно лежащей к северу, вколачивают толстый кол и не вынимают оного до тех пор, пока совсем не сделают могильный бугор; а как оной кол вынуть, то останется дыра в могилу”. О назначении этого отверстия, сооб­щающего могильную камеру с поверхностью земли, можно су­дить исходя из сообщения другого автора: “Копье, находящееся на памятнике (речь идет о могиле Абул-Хаир-хана. — С. А.), вы­нималось: в яму клали снеди и мяса”. Вероятно, в целях “корм­ления” казахи “убивали лошадь и мяса оной сварив, едят, а ко­сти на той могиле сжигают”. Имеются сведения о погребении вместе с умершим его лучших лошадей. Что касается ориента­ции “головы умершего, обыкновенно лежащей к северу”, отме­чаемой Палласом и рядом других авторов, то она подтверждается нашими полевыми наблюдениями. Многие могилы, относя­щиеся к XVII-XVIII вв., на родовых кладбищах близ урочища “Айбас дарасы”, на территории бывшего совхоза им. Амангельды и древнего некрополя “Косуйтас” в бывшем совхозе “Алга-бас” Джезказганской области действительно направлены голо­вой на север, северозапад. Данная ориентация не имеет никако­го отношения к мусульманским канонам. Этническую принад­лежность могил определяет родовая тамга баганалинцев, обита­ющих в этих местах.

Наиболее устойчивыми элементами похоронного культа, встречающимися повсеместно, являются жертвоприношения в честь умершего на 3, 7, 40 день и годовщины после смерти и устройство общественного угощения. Этот обычай не имеет ничего общего с мусульманским, хотя его выдают за общеис­ламский. Основа обычая — общественное угощение, сход лю­дей. Автор в октябре 1976 г. был свидетелем поминок, которые устраивала по умершему мужу жительница г. Ташкента (казаш­ка) на базарной площади, у кладбища “Чагатай” в центральной части старого города. Угощала она всех прохожих жертвенной пищей. Она объясняла свои действия тем, что в городских усло­виях из-за отсутствия достаточной жилплощади не смогла обе­спечить большой сход народа. Местами сохраняется древнее название жертвенной пищи — “атау”, “атаулы ас” — именная, ри­туальная еда, отсюда “атау-кереңді ішкір!” — да умрет отец твой и насытись на тризне по нему — языческий этнографизм, став­ший нарицательным идиоматизмом, проклятием.

Логическим звеном и кульминационным моментом жертв во имя духов являются годовые поминки ас, которые Г. Н. Пота­нин называет “родовыми торжествами. После отправления аса снимаются всякие ограничения. Как известно, у ранних ко­чевников годовые поминки также отмечались большими тор­жествами с сооружением курганов. Грандиозные по своим мас­штабам, важные для чести всего рода, асы являлись одновременно съездом для решения крупных общественных вопросов, поэтому к поминкам знаменитых людей приурочивались курул­таи, где избирались полководцы, батыры, оговаривались меро­приятия по защите границ, решались наболевшие вопросы меж­родовых отношений. Это делалось не столько из-за практиче­ских мотивов, вызванных скоплением народа, сколько из-за ре­лигиозных: умерший как бы являлся соучастником и свидете­лем всего происходящего и как бы давал согласие на решение, принятое при нем. Одновременно проводились общественные мероприятия: айтысы, конно-спортивные игры, выборы хана, решались вопросы межродовых отношений. Большой сход на­рода, разумеется, требовал и больших жертв. Социальную осно­ву аса составляло также общественное угощение: родовая триз­на. По данным Л. Янушкевича, поминки брата обошлись Ку-нанбаю, отцу великого Абая, в 200 голов лошадей1. На ас из­вестного феодала Мусы Чорманова в 1885 г. съехались со всех степных округов, а на годовые поминки известного бия Млад­шего жуза Сырыма Датова съехали из трех казахских жузов и было зарезано 2500 кобылиц. Жертвы в честь предков дорого обходились живым. Относительно большие асы проводятся ка­захами и сейчас. Казахская пословица следующим образом от­ражает этот обряд: “Олш бардыц малый шашады, жоктыц ар-тын ашады” — смерть превращает имущего в бедного, а бедня­ка обнажает.

Обширный материал по погребальному культу казахов ука­зывает на ряд общих черт, связывающих быт и верования каза­хов с обычаями древних племен. Так, наиболее древние архети­пы культа умерших казахов можно найти в археологических па­мятниках ранних кочевников. Эту связь отмечает ряд ученых, исследующих культуру кочевников с привлечением казахстан­ского этнографического материала. Особо интересны мысли С. И. Руденко, известного своими фундаментальными трудами об античной культуре населения Горного Алтая. В его работах умело использован казахстанский этнографический материал для выяснения различных сторон религиозно-культовых пред­ставлений древнего населения Алтая. В частности, он считает, что сооружение таких грандиозных по своим масштабам курга­нов, как Пазырык, неосуществимо без такого широко распро­страненного и поныне среди казахов культового обычая, как ас, могущего привлечь громадное количество людей. Строитель­ство так называемых царских курганов скифов и саков требо­вало больших сил и средств. При раскопках всемирно извест­ного кургана ранних кочевников на юге Украины под названи­ем “Толстая могила” археологи установили, что общий вес съе­денного на поминках только мясного продукта составил более 13 тонн! Это позволяет предположить, что здесь собиралось не­сколько тысяч человек. По-видимому, свидетельством обиль­ных поминальных сборов и угощений являются и сакские кур­ганы “Бес шатыр”, “Иссык” Семиречья, “Шапкан-Тобе”, “Бе-рел” Центрального и Восточного Казахстана и грандиозные, так называемые в народе “асары” на берегах р. Сыр-Дарьи. Хотя приводимые цифры намного уступают действительному коли­честву жертвоприношений казахами, зафиксированному в этно­графической литературе XIX в. Эти сооружения, напоминаю­щие небесный свод, конкретизированную форму космоса, мог­ли возникнуть лишь на определенной идейной основе. Социаль­ная основа идеи — это культ вождей и предводителей, которые, возможно, еще при жизни готовили модели своей вечной обите­ли (как фараоны — пирамид). Вероятно, считалось священным присутствие всех членов племени или племенных союзов при погребении. Археолог. Самашев полагает по количеству захо­роненных 13 лошадей в комплексе “Берель”, что погребенный здесь был вождем 12 алтайских племен. Казахский погребаль­ный культ вменяет в обязанность каждого члена рода принимать личное участие при погребении и возведении надмогильных со­оружений, что закреплено в ритуале “топырак салу” — букваль­но: бросать землю на могилу, т. е. принимать личное участие при погребении и обязательно кидать землю на могилу. Старцы-казахи при жизни мечтают об участии всех детей и родствен­ников при его предстоящем погребении, что выражается этно­графизмом: “топырак буйырса” — буквально означает: погреба­ли бы дети и родственники. С этим этнографическим явлени­ем С. Руденко связывает обычай сооружения курганов ранних и средневековых кочевников. В свою очередь, от грандиозных и пышных обрядов ранних кочевников, дошедших до нас в пись­менности и материальной культуре, до казахов дошли родопле-менной коллективизм при похоронах и сооружение сфериче­ских курганообразных могил.

0

0