Автобиография Асфендияра Кенжина
Я Асфендияр Кенжин родился в семье киргиза-рабочего (казачьего пастуха) Гурьевского у. Уральской обл. в декабре 1887 г. в г. Гурьеве. Отец мой хотел сделать меня своим помощником — пасти скот (казачий). Действительно, я помогал отцу — я пас скот. Сначала я учился арабской (киргизской) грамоте. Когда я немного выучился киргизской грамоте, у меня пробудилось желание учиться русской грамоте. Последнее желание, вероятно, выросло на почве практической надобности помогать отцу, не владеющему русским языком, в его практической работе, ибо к нам приезжали казаки-хозяева смотреть на свой скот, и моему отцу очень трудно приходилось иметь дело с последними, не зная русского языка.
После упорной просьбы отпустить меня учиться, и когда я сказал отцу, что я рано или поздно убегу из дома учиться, если он не согласится добровольно отпустить меня, отец согласился на мою просьбу отдать [меня] в русско-киргизскую школу, находившуюся в верстах 100 от г. Гурьева, в Испульской вол. Гурьевского у. Не имея других средств передвижения, кроме одной захудалой лошади, мы вдвоем с отцом на ней с трудом добрались до указанной школы, куда меня принял покойный заведующий школой Утеген Турумов после настоятельной просьбы моего отца, и то с условием оставить в школе, если я буду учиться хорошо. Да, действительно, во время царизма трудно было учиться детям бедняков, это было в 1897 г. Я вполне оправдал надежду своего отца, так что учителю не пришлось «попросить» меня из школы за мало успешность, чтобы освободить место для байского сынка. Через три года успешно окончил курс Испульской волостной русско-киргизской школы, и, выдержав вступительный конкурсный экзамен, поступил в 2-классное русско-киргизское училище в г. Гурьеве. Причем я зиму проводил в школе за классовыми занятиями и одновременно ежедневно от 2-х часов обучался слесарному ремеслу в мастерской при школе, а летом помогал отцу по уходу за скотом, косьбе сена и пр. В 1902 г. успешно окончил Гурьевское 2-классное русско-киргизское училище. По окончании мне пришлось выдержать упорнейшую борьбу с отцом за продолжение своего образования, ибо отец в категорической форме заявил мне, чтобы я поступил на канцелярскую службу к какому-нибудь крестьянскому (земскому) начальнику или в Управление уездного начальника, или что-то в этом роде. Мои родители смотрели на мою будущность с чисто практической стороны: они хотели из меня подготовить волостного писаря, или что-либо в этом роде, чтобы превратить мою профессию в свою доходную статью, т. к. почти всякое должностное, в киргизской степи, лицо берет взятки, а взятки могли бы служить источником обогащения моих родителей. Стало быть, в перспективе представлялась картина независимой жизни их от казаков, которые сплошь и рядом издевались над своими рабочими.
После моей настойчивой просьбы, когда я пригрозил родителям бегством из дома, они согласились отпустить меня в г. Оренбург для продолжения образования в средней школе. Отец занял для меня у одного киргиза на дорогу 10 руб., дал свой халат, [с напутствием] если не хватит денег на дорожные расходы, то его продать, и пристроил к одному киргизу, который ехал в г. Гурьев по своим делам, чтобы с ним доехать до г. Гурьева, где мне нужно было сесть на пароход. Стоило мне больших трудов, где пешком, где с попутчиками, попасть в г. Гурьев (киргиз, с которым я отправился, не довез до г. Гурьева) и оттуда сесть на пароход, чтобы ехать в г. Оренбург по Каспию через г. Астрахань и по р. Волге через г. Самару по железной дороге. Дорогой продал халат и благополучно добрался до г. Оренбурга.
Ночуя в постоялых дворах, а днем готовясь к приемному испытанию и выдержав огромный конкурсный экзамен, я поступил в Оренбургскую киргизскую учительскую школу. В школе всегда отличался старательностью, интересовался естественными и общественными науками. Мои систематические знания в школе, и в особенности по естествознанию, открыли мне глаза, и я постоянно освобождался от всякого рода предрассудков, которыми так богат киргизский народ, и из очень религиозного юноши превратился в атеиста. Мое окончательное освобождение от религиозной хламиды1* было в конце 2-го года обучения в Оренбургской школе. Завязывались сношения с учащимися других школ г. Оренбурга. Образовался сначала кружок учащихся по самообразованию, где я принимал участие и который впоследствии превратился в тайный кружок с политическим оттенком революционного характера.
Приближалось время первой русской революции 1905 г. Как известно, она (революция) не прошла бесследно и для школы.
В сентябре и в начале октября 1905 г. установилась связь между революционной учащейся молодежью г. Оренбурга и многих губерний. Образовалось довольно крепкое ядро в г. Оренбурге по содействию революционному рабочему движению, или, как любили в то время выражаться верные царю и престолу люди, «по ниспровержению существующего строя», в каковом кружке я принимал деятельное участие. По моей инициативе с одним товарищем после упорной и долгой борьбы удалось выгнать одного черносотенного преподавателя (Лещенко). Наша ученическая организация держала взаимную связь с рабочими организациями, и я тогда примкнул к РСДРП в конце 1905 г. За свою прямоту и участие в работах ученических и других революционных организациях школьная администрация чуть не исключила меня с одним товарищем из школы. Но, благодаря революционному духу времени с одной стороны, благодаря возможному осложнению в жизни школы в случае исключения нас в виде вмешательства остальной массы учащихся с другой стороны, школьное «начальство» ограничилось репрессивными мерами, не выходящими за пределы школы, вроде сбавления отметки за поведение, предупреждения, лишения рождественских каникул и пр.
Заканчивая мое краткое сообщение из школьной жизни, я не могу с благодарностью не вспомнить одного моего учителя, который имел на меня в первые годы в Оренбургской школе сильное влияние. Его звали А.И. Богомолов, состоял он преподавателем естествоведения. Он был социалистом, к нему я ходил на квартиру, давал он мне книги из своей библиотеки естественнонаучного и политического содержания. Из этих книг и бесед учителя со мною я стал понемногу понимать сущность тогдашнего режима (самодержавно-полицейского) и крепко задумал посвятить себя революционной деятельности. К сожалению, через 2 года этот преподаватель был переведен в Самарскую гимназию (он не мог ужиться с черносотенными инспекторами нашей школы). Хотя моя связь с моим учителем после его перевода в г. Самару, пока он за свою революционную деятельность не был сослан в ссылку в Архангельскую губ., не терялась. В мае 1905 г. я окончил Оренбургскую киргизскую учительскую школу.
Лето этого года проводил в степи и занимался распространением брошюр революционного содержания, выданных мне из нашей организации для агитационных целей.
В конце мая того же года я написал большое открытое письмо на имя председателя I Государственной Думы, в котором осветил бедственное положение женщины-киргизки (многоженство, неравный брак, выдача девушки за старика, вернее купля-продажа и пр.), и в заключение требовал в законодательном порядке уничтожить многоженство, отмену калыма, установить для девушек для выхода замуж минимальный возраст, а в отношении мужчин-установить максимальный возраст, старше которого запрещается брак с девушками в целях устранения неравных браков.
Другое открытое письмо я написал по аграрному вопросу, где описал, как и каким образом расхищаются киргизские земельные угодья, короче говоря, посвящал Думу в «прелести колонизации» Киргизского края. Мои письма попали в руки полиции (в Уиле).
По роспуске I Государственной Думы от левой части депутатов получил «Выборгское воззвание» для распространения в степи. За эту работу чуть не поплатился и отделался случайно (выкупил один киргиз из рук старшего конного полицейского, намеревавшегося представить меня в ближайший уездный город в руки полиции в г. Темир).
В конце августа 1906 г, я узнал, что предполагается съезд учителей Уральской обл. в Калмак-Кырганском 2-классном русско-киргизском училище (в 35 верстах от г. Темира). Приехал и я на этот съезд без приглашения, заинтересовавшись теми вопросами, которые стояли в порядке
ДНЯ.
Приехали проводить съезд окружной инспектор Оренбургского учебного округа (бывший советник Тургайского областного правления) Васильев, последователь известного миссионера Ильминского, и профессор Казанской духовной академии, известный знаток Урал о-Алтайского наречия Катанов. Гвоздем дня был вопрос о введении русской транскрипции вместо киргизской с явно миссионерской целью. На съезде противником русификаторских идей гг. Васильева и Катанова был один я и выступил против тоже один я. Не имея поддержки со стороны участников съезда (участвовавших учителей) в вопросе о замене киргизской транскрипции русской, остался при особом мнении, пригрозил, что о насилии г[оспод] миссионеров вроде Васильева, Катанова и других мной будет опубликовано в газетах левых партий. За это свое выступление я был наказан тем, что был сослан в одну из отдаленных степных школ Лбищенского у. Уральской обл., хотя я до этого был назначен учителем в так называемую центральную школу в Каямак-Кыргане, где по мысли тогдашнего Оренбургского учебного округа должны были готовить учителей для аульных школ. Кроме того, я был отдан под негласный надзор полиции.
К моему удивлению и счастью заведующий той школой, куда я был сослан в наказание, состоял т. Д.В. Колостов, социал-демократ (он до Февральской революции 1917 г. состоял в рядах РСДРП). Вблизи от нашей школы в г. Лбищенске мы с т. Колостовым нашли 2-х товарищей социал-демократов, сосланных туда, один — ветврач из Украины т. Голяховский, другой — учитель т. Капустин, отданный в солдаты для отбывания наказания из теперешней Череповецкой губ. за свои политические убеждения (он был социал-демократ). Нас набралось 5 человек. К нашему кружку примкнула одна казачья акушерка, проработавшая в рабочих организациях г. Питера, когда она училась там, на курсах повивальных бабок. Кроме указанных товарищей в свой кружок втянули одного очень толкового сапожника с сыном (Китаев), которого мы назвали «сапожник-философ» и кузнеца. Все мы с указанными товарищами вели подпольную работу. Роли были распределены между нами приблизительно так: я вел работу среди киргизского населения, Колостов — среди так называемого иногороднего населения, учитель — среди солдат, ветврач вообще среди сельского населения, акушерка — среди казачьего и в то же время среди сельской интеллигенции, главным образом учительства и младшего персонала, сапожник с сыном и кузнец работали среди мастеровых и в широких массах.
Мы с т. Колостовым печатали свои статьи в «Уральском листке», где разоблачали действия и злоупотребления начальствующих лиц (уездных крестьянских начальников, инспекторов народных училищ), писали против введения русской транскрипции. Наш протест против миссионерской цели не остался бесследно.
Так называемые «Правила 31 марта 1906 г. о русско-киргизских училищах», введенные специально для замены киргизской транскрипции русской и вообще с миссионерской целью, в 1907 г. были отменены и появились другие «Правила» взамен первых, более приемлемого характера.
Как один из политических примеров работы нашего подпольного кружка и, вместе с тем, характерных укажу на следующее обстоятельство. В ноябре 1906 г. мы с Кол остовым по решению нашего кружка составили воззвание к учителям Уральской обл. и отчасти Внутренней Орды (Букеевской губ.) и Тургайской обл. с призывом на съезд в Джамбейту в целях профессионально-политического объединения в Юго-Восточный союз, как филиал «Всероссийского учительского союза». Но, увы, учителя не явились на съезд, хотя некоторые ответили письмами, что приедут, по-видимому, побоялись «начальства», и ни один из них не явился на съезд. Таким образом, наш план рухнул. Съезд не состоялся, хотя мыс т. Колостовым зимой, несмотря на зимние бураны, несмотря на свои скудные средства, наняв лошадь, приехали в г. Джамбейту, где прожив 8 дней, приехали обратно в свою школу без результата. Мало того, один экземпляр нашего обращения каким-то образом попал в Инспекцию народных училищ. Наш опыт показал нам, насколько учительская масса инертна, и насколько трудна работа среди широких масс, и насколько необходима упорная систематическая работа в борьбе за проявление самосознания масс и за их революционизирование.
Кроме того, мы занимались самообразованием. Помимо изучения общеобразовательных и педагогических предметов изучали политэкономию и другие отрасли обществоведения.
Так продолжалось несколько лет, пока, наконец, слухи о нашем тайном кружке не дошли до сведения начальства. Тогда наше революционное гнездо было разогнано; ветврач был переведен в другой город, откуда впоследствии был сослан в Северный край, ссыльный учитель отбыл срок-наказания и тоже уехал. Тов. Колостова перевели в Уральский у., меня — в Илекский у., наши мастеровые, через которых держали связь с местами, были сосланы в другие губернии. Таким образом, наше маленькое «сообщество» волей прихвостней (чиновников) буржуазии было рассеяно,
Тогда мы с т. Колостовым решили держать связь с массами через кооперацию. Тов. Колостов работал в Кредитной кооперации, я работал в Потребительской кооперации в г. Илеке, В то же время я не бросал своей учительской деятельности, занимаясь совершенствованием своей специальности.
В сентябре 1912 г. выдержал экзамен на звание учителя уездного училища по математике, в 1913 г. выдержал испытание на звание домашнего учителя по географии и естествоведению, на звание учителя высшего начального училища в объеме курса Учительского института. Со дня окончания Оренбургской школы в 1906 г. я не бросал педагогической деятельности. С 1911 г. до Февральской революции 1917 г. состоял преподавателем математики, физики, географин, естествоведения на 2-го-дичньгх педагогических курсах в г. Илеке. Благодаря своему положению и внутреннему убеждению, имел достаточное влияние на выпускаемых молодых учителей в смысле их революционного воспитания. Работа в Потребительской кооперации (среди иногородних мастеров и рабочих паровой мельницы в г. Илеке) продолжалась до Февральской революции. Кроме того, с 1915 г. я состоял одновременно учителем вновь открытого в г. Илеке Высшего начального училища.
Как только получилось известие о низложении самодержавия, мы в г. Илеке тотчас разогнали всю власть, царских чиновников, и образовали т. н. исполнительный комитет, сменивший всю прежнюю власть. Я был избран ответственным секретарем комитета, причем, попал в него по числу избранных голосов вторым (первым попал один рабочий с паровой мельницы).
По образовании в самом г. Илеке революционной власти, ее нужно было организовать в районе. Я был командирован в район. В районе созвал съезд, на котором был образован организационный комитет по организации исполнительных комитетов в волостях для разгона волостных управителей, ставленников. Под моим председательством был образован районный революционный комитет. Я, как председатель этого комитета, тотчас объявил уволенным со службы крестьянского земского начальника, некоего Петрова.
В скором времени, в конце марта 1917 г., я поехал для работы среди инородческих рабочих на фронт. Я приехал на Западный фронт, где работали киргизские и другие инородческие рабочие на таковых работах, взятые путем «реквизиции» Указом от 25 июня 1916 г. бывшего царского правительства. Нас было несколько товарищей. Мы работали по улучшению жизни рабочих путем улучшения жилищных условий, содействовали своевременному и в полном размере получению рабочими зарплаты. Вели среди них агитацию по разъяснению сущности происшедшей революции. Работа моя среди них продолжалась, пока Временное правительство, считаясь с революционным настроением и недовольством инородческих рабочих, не распустило их. Реэвакуация их продолжалась до 2-й половины августа того же года. Работая среди рабочих, я узнал от них, что при вербовке их местные власти, волостные управители, крестьянские начальники брали взятки с байских детей, благодаря чему «байских сынков» заменяли бедняцкими, и узнал о ряде и других злоупотреблений. По поводу указанных злоупотреблений был мной подан протест в Уральский гражданский областной комитет с требованием от имени рабочих расследовать это и всех виновных наказать. Большинство комитета не пошло на это, и мой протест остался «гласом вопиющего в пустыне».
Пока я находился на работе среди рабочих, по просьбе Темирской общественно-гражданской власти (гражданский комитет) я был назначен в августе 1917 г. заведующим высшим начальным училищем в г. Темире. Хотя меня усиленно вызывали в г. Уральск на более ответственную должность, я категорически отказался, не желая работать с большинством Уральского областного комитета, и пошел по своей основной профессии — учителя. В конце августа переехал в г. Темир в качестве заведующего упомянутого училища и работал до 2-й половины декабря 1917 г. В декабре, несмотря на мой категорический отказ, несмотря на то, что меня не было, заочно, единогласно избрали председателем Темирской уездной земской управы, где заведовал отделом народного образования.
В январе 1918 г. в пос. Кара-Тюбе в теперешней Уральской губ. был созван областной киргизский съезд волостных делегатов. Одним из делегатов от Темирского у. на этом съезде был я. На указанном съезде обсуждался целый ряд вопросов по устройству общественной жизни киргиз Уральской обл. (как вести работу земства, оно вводилось в киргизском крае впервые), о создают киргизских воинских частей, о сборе налога на организацию их и пр.
Весь съезд раскололся на две неравных части. Большая часть съезда состояла из крупной интеллигенции, влиятельных аксакалов, баев, а меньшая часть состояла из небольшой трудовой интеллигенции (учителя, фельдшера и др.) и, главным образом, из бедняцких слоев киргиз и некоторых пролетарских элементов. Большая часть съезда стояла за буржуазно-национальное направление работы земства, за создание армии правительства Алаш-Орды, за взимание 100-рублевого налога, а меньшая часть из числа 33—34 чел. — за меньший размах работы, за прогрессивный подоходный налог, чтобы не ложилось все это бремя на неимущие слои населения и пр.
Западное отделение Алаш-Орды в августе 1918 г. опубликовало список большевиков киргиз Уральской обл. в официальном органе казачьего правительства «Яицкая воля», где фигурировала в числе первых и моя фамилия. Ввиду бесполезности работы в г. Темире, благодаря создавшимся условиям, я оставил г. Темир и решил связаться с товарищами по нашей организации «Ак жол». Устроить конференцию или совещание нашей организации невозможно.
Пришлось ограничиться небольшим совещанием. На этом совещании состоялось распределение ролей. Меня с товарищем послали в Тургайскую обл., где мы должны были выполнить ряд поручений (дискредитировать в газетах широких масс Западное отделение Алаш-Орды, разоблачить Алаш-Орду и при первой возможности перейти на сторону советской власти и пр.). Поручения совещания нашей организации выполнялись нами шаг за шагом, и в результате Тургайский отдел Алаш-Орды перешел на сторону советской власти.
В августе 1919 г. я с товарищем приехал в Уральскую обл. Мое стремление заключалось в том, что связаться с товарищами по «Ак жолу». Многие мои товарищи уже находились в рядах действующей армии против казачьей армии генерала Толстова. Я принимал деятельное участие через своих товарищей в вопросе о переходе Западного отделения Алаш-Орды на сторону советской власти с тем условием, чтобы оно тут же обратило свое оружие против Заурального казачьего корпуса, находившегося тогда по всей Зауральной стороне области. Благодаря этому переходу был взят в плен весь штаб казачьего корпуса, большое интендантское имущество, несколько орудий со снарядами и пр.
В конце декабря 1919 г. прибыл на этот фронт в местечко Кзыл-Куга уполномоченный ревкома по управлению Киргизским краем и представитель 1-й армии Туркфронта. Указанные товарищи организовали уездный ревком, председателем которого назначили меня, а правительство Западной Алаш-Орды по их предложению выехало в распоряжение Киркрайвоенкомата в г. Оренбург. Благодаря моим энергичным действиям был спасен Доссор-Макат, главные промыслы Эмба-Нефти, нефть которых тогда имела не меньшее значение, чем разгром толстовской армии, туда были посланы части, которые отстояли Доссор и Макат. Действия уревкома продолжались, пока не был ликвидирован окончательно этот фронт. В апреле 1920 г, ревком был упразднен за ненадобностью, и я выехал в распоряжение Кирревкома в г. Оренбург.
Сначала был назначен членом коллегии краевого отдела по народному образованию и заведующим подотдела внешкольного образования. Это было в начале мая 1920 г. Потом по предложению Кироргбюро ЦК РКП (б) был назначен заместителем заведующего Краевым отделом по народному образованию. Спустя недели три, в порядке совместительства, был назначен членом коллегии [Н]КВД Киркрая. С середины июня того же года, в порядке совместительства, состоял членом единой редакционной коллегии всех печатных изданий Киркрайвоенревкома до организации Госиздата (до 2-й половины октября 1920 г.). Кроме того, с конца июня состоял членом краевой комиссии по созыву I краевого учредительного съезда Советов, а также — краевой комиссии по выявлению границ будущей КАССР.
После организации краевых комиссариатов, в октябре 1920 г., был назначен членом коллегии Наркомпроса КАССР с заведованием сектором внешкольного образования Наркомпроса и, кроме того, членом краевой административной комиссии при КирЦИКе.
Помимо советской работы находился и на партработе. С июня 1920 г. состоял председателем президиума единой комячейки Кирревкома, по сформировании Комиссариата просвещения до июля 1921 г. состоял председателем президиума комячейки Наркомпроса и Главполитпросвета.
Кроме того, с июня 1920 г. по реорганизации отдела нацмен Оренбургско-Тургайского губкома РКП состоял заведующим Киргизским подотделом.
В январе 1921 г. по слиянии Внешкольного сектора с политуправлением Киркрайвоенкомата был назначен Кирпартбюро ЦК председателем Кирглавполитпросвета с оставлением в должности члена коллегии Наркомпроса.
С июня 1921 г. совмещал должность заместителя наркома просвещения до II Краевого съезда Советов 1921 г., с одновременным исполнением должности наркома просвещения, ввиду его продолжительного отпуска.
С октября 1921 г. по октябрь 1922 г. состоял наркомом просвещения Кирреснублики и, кроме того, председателем Центральной комиссии по улучшению жизни детей, членом м/президиума ЦК ПГ, с февраля 1921 г. состоял до 2-й Кирпартконференции до апреля месяца 1923 г. членом Киробкома РКП (б). С декабря 1922 г. до марта 1924 г. работал заместителем заведующего агитпропа Киробкома РКП (б), с марта — заместителем наркома РКИ КАССР до июня 1924 г. С 1 июня 1924 г. со дня преобразования Киркомвнуторга и Наркомвнуторга Киргизии назначен наркомом внутренней торговли КАССР.
