«Аза» (траур) значение

“ИНОЙ” МИР. 1. «Аза» (траур) — это комплекс похоронных ритуалов и обрядов. Соблюдение траурт считалось непрененной обязанностью каждого члена семьи, всего родоплеменного кол­лектива в зависимости от общественного положения, знатности и богатства умершего. Траур — явление общераспространенное. Исследователи от­мечают “почти полное тождество траурных обычаев у народов различных рас, отдаленных по географическому своему распро­странению и далеких друг от друга по степени культуры, — пи­шет Л. Я. Штернберг. — Почти универсальны такие обычаи, как ношение одежды особого цвета, раздирание одежды, отрезание волос; самоизувечивание всех видов, нанесение себе ран, по­сты, самоубийства, громкие причитания и восхваление покой­ника, периодичность траура, очищение от траура, множество табу, связанных с трауром и т. п.”. Траурному обряду казахи в прошлом старались придать пышный характер. Похоронные мероприятия почитаемых предков нередко носили траурно-торжественное значение с явны­ми признаками празднества. Они имели большой обществен­ный резонанс. Родовые акыны воспевали затем похороны сво­их предков как исключительные достоинства своего рода. Клас­сическим образцом траура, воспетым в эпосе, является траур по Семетею в “Манасе”, который отражает историческую реаль­ность похоронного культа киргизов. Траур начинается с того момента, когда специальные гон­цы объезжали степь, извещая народ о кончине уважаемого все­ми лица. Оповещение носило самостоятельное обрядовое зна­чение. Обычно неосвещенные имели право предъявлять пре­тензии к наследникам умершего и глубоко оскорблялись. По историческим преданиям, повсеместно оглашали кончину из­вестных народных героев, отличившихся в борьбе с иноземны­ми захватчиками: Богенбая, Кабанбая, Олжабая, Сырыма, биев Толе, Казбека, Айтеке, Эдыге и других. Широкую известность в народе получило поэтическое оповещение смерти Богенбая, героя XVIII в., сочиненное Бухар-жирау. На похороны собра­лись представители всех жузов. Со всех концов степи стека­лись люди, которые спешили исполнить обрядовый долг “көңіл айту” — выражать соболезнование. По мере сил и возможностей они везли с собой и материальную помощь семье умершего. В доме умершего водружали траурный знак: через шаңырак1 юрты поднимали пику с флагом различного цвета. Красный цвет означал кончину молодого человека, черный — в расцве­те, а белый — старика. Для погребального обряда казахов XIX в. была характерна строгая возрастная дифференциация цвета тра­ура. И. Алтынсарин пишет, что после наступления смерти, дом умершего готовят для отправления траура: “на левой стороне ее (юрты. -С. А.) ставят длинное копье, которое конечностью вы­ходит наружу, на самый верх копья привязывают платок: моло­дому — красный, средних лет черный, старику — белый. Все эти вещи иногда выставляются с год”. Это явление наблюдали многие авторы: И. Георги, А. Левшин, Н. Ф. Катанов, К. Ворон­цов4, Н. И. Гродеков5 и др. Траурный цвет у казахов — не только лишь символ горя и печали, он нес определенную информацию об умершем. “По смерти Абуль-Хаира, жена его Ханьша Папай писала послу Тевкелееву, чтобы он прислал ей черное знамя, -писал А. Левшин, — которое обняв, слезно плакала бы она, и с которым бы кочевала”6. При кочевых переходах бунчук с траур­ным знаком давал возможность семье или роду умершего поль­зоваться определенными обрядовыми льготами и привилегия­ми. “Цель этого обряда та, — продолжает свою мысль И. Алтын-сарин, -чтобы проезжающий знал по выставленному знаку, кто умер и каких лет».

Жена, дети и родственники одевали траурную одежду темно­го цвета, оплакивали умершего причитаниями (жоктау), старей­шины и акыны выражали сочувствие в форме поэтических из­речений, используя готовые клише фольклора, выражая чувства иносказаниями, опираясь на философские основы жизни. Вы­ставлялись личные предметы умершего, состоящие из дорогих одежд, вооружений и орудий труда и досуга. Основной цвет тра­ура у казахов, как и у множества народов мира, черный. Извест­ный итальянский историк религии пишет: “Когда родилась идея чистого и нечистого и мертвым начали приписывать вредонос­ную силу, возникла потребность помечать определенным цветом предметы, людей и места, которые, как опасался человек, носили следы постоянных или случайных прикосновений по­койного. Отсюда изменение одежд и убранства, которое совер­шается в период траура. Чтобы вернуться к обычной жизни… человек должен был также подвергнуться определенным очи­стительным обрядам”. Ритуальное знамение цвета траура у ка­захов ясно очерчено. Лошадь, на которой любил ездить в жизни покойник, покрывают черной попоной. Хвост и гриву этой ло­шади подстригают и с этого момента ее в хозяйственных нуж­дах не используют. Такую лошадь называют “тұл ат” — осиро­тевший конь, и закалывают ее на годовые поминки — ас. По всей вероятности, в более древние времена ее хоронили вместе с хо­зяином, так как к годовщине казахи режут и другой скот. Юрту, в которой кто-либо умер, казахи называют “каралы уй” — траур­ный дом (буквально — черный дом, юрта). По судебному обы­чаю народа возмездие за убийство человека (құн) состояло из ряда предметов. Но все они должны были быть черного цвета:

1. Қаралы ат (черная, т. е. траурная лошадь)
2. Қара нар (черный дромадер, т. е. черный верблюд для пе­ревозки тела убитого)
3. Қара кілем (траурный ковер)
4. Қара қазан (черный котел)
5. Қара мылтық (черное ружье)
6. Қара тон (черная шуба)
7. Қара кетпен (черный кетмень) и т. д.

Траурным ковром покрывались носилки с телом убитого. По нашим полевым записям, среди кереев Восточного Казахстана этот обряд отправлялся в театрализованной игровой форме. Но черный цвет предметов непременно подчеркивал его траурно-культовый характер. Сторона, которая несла ответственность за убийство, обязана была оставить на границе своей этнической территории торжественно-траурно снаряженную юрту со всеми предметами быта и внутреннего убранства преимущественно черного цвета. К юрте привязывали черную лошадь, покрытую черной попоной. На очаг ставили казан с мясом. В юрте остав­ляли связанного родственника убийцы, одетого в черный цвет. Сами уходили, но своевременно ставили в известность обо всем этом сторону убитого. Родственники последнего спешно насти­гали юрту, бросались на связанного, демонстрируя горе, изобра­жая глубокую аффектацию. Родственники покойного плакали и причитали по погибшему, рубили веревки и кошмы юрты, ло­мали деревянные части. Они должны были непременно опроки­нуть котел с мясом. Все это делалось ради того, чтобы доказать духу умершего, что память о нем превыше всего, он достойно оплакан и смерть его отомщена. Условно-ритуальное значение обряда обозначали цвета пред­метов. Цвет касался также и одежды женской части семьи. “Вдо­ва умершего средних лет непременно одевала черное платье и черный платок, и этот обычай назывался “кара салмак” (ноше­ние черного), а если умершему было 20-25 лет… то вдова не на­девала траура, а повязывала на голову красный платок. Вдове умершего, который достиг шестидесятилетнего возраста, обы­чай “кара салу” был необязательным”. Черный и красный цве­та имели определенное отрицательное магическое значение и в обычной жизни. “Черную и красную новую одежду не кладут на юрту, — пишет А. Диваев, — потому что ее кладут туда толь­ко тогда, когда в юрте есть покойник. Жены у киргизов (каза­хов. -С. А.) черным и красным не накрываются. Вы спросите: “Почему это?” Потому что накрываются (такими материалами) киргизки, у которых умерли мужья». Семантика цвета в погре­бальных обрядах населения Казахстана имеет длительную исто­рию. В погребениях племен андроновской культуры часто мож­но встретить красный цвет, наличие которого исследователями трактуется как проявление культа огня, быть может, и Солнца. Академик Б. А. Рыбаков присутствие охры на костных останках древних понимает как символ крови, жизни, связанный с верой в перерождение человека после его смерти. С таким объясне­нием присутствия охры на могильных останках умерших дале­ких эпох трудно согласиться, так как установление животворно­го значения крови для организма — достижение естествознания сравнительно недавнего времени. Однако такое понимание значения красного цвета близко ка­захским представлениям о нем. Красный цвет — символ огня и жизни (цвета крови), имел, безусловно, ритуальное значение, но постепенно, с усложнением погребального культа, цвет, перво­начально имевший сугубо материально-практическую семанти­ку, абстрагируясь, становится условным атрибутом лишь допо-гребальных комплексов. Цвет как самостоятельный объект куль­та участвует в погребальном инвентаре множества кочевых пле­мен Евразии. Археологические исследования показали, что бе­лый, желтый и красный цвета — три главнейших священных цве­та у сарматов. Золотая (красный и желтый цвета) и серебряная (т. е. белый) парча, в которую облачали, хунны своих умерших шаньюев, свидетельствует определенным образом не только о могуществе и богатстве их предводителей, но и о религиозно-культовых представлениях хуннов, где цвета символизировали определенные идейные ценности. Сочетание красного и белого (сакральная чистота) встречается в погребениях кочевников зо-лотоордынского времени. Цветовая гамма из красного и бело­го традиционна любима народной эстетикой казахов. “Ажарың ақ түлкідей қашқан құмнан” — твой лик подобен белой лиси­це, бегущей по (красным) пескам; “Алкызыл көрінеді қашқан тулкі» — бегущая лисица кажется алой (т. е. сочетание красно­го и белого цветов); «Қар үстінe қан тамар, қанды көр де бетім көр” — цвет моего лица похож на кровь, пролитой на белый снег. Эти примеры взяты из казахского фольклора. В них красный цвет на фоне белого, или наоборот, — цвета, волнующие эстети­ческое воображение народа. Казахский этнографический мате­риал по декоративно-прикладному искусству убедительно по­казывает, что красный (жизнь, молодость, красота) и белый (чи­стота, нравственность, невинность) цвета являются главными художественными средствами выражения этико-эстетического идеала народа. Цвет как символ траура присутствует в обрядах обширного круга кочевых народов. Так, при дворе малоазиатских сельджу-кидов в Кони и соблюдался траур с ношением одежды голубо­го цвета. Этот обычай, безусловно, связан с почитанием неба. Плано Карпини замечает, что “когда кто-нибудь из них (тюрко-монгольские племена. — С. А.) смертельно заболеет, то на став­ке его выставляют копье и его обвивают вокруг черным войло­ком, и с того времени никто чужой не смеет вступить в преде­лы его ставок”. В. Рубрук подтверждает в своем отчете сооб­щение Плано Карпини: “Когда кто занедужит, он ложится в по­стель и ставит знак над своим домом, что там есть недужный и чтобы никто не входил”. Несомненно, знак о котором упомина­ет В. Рубрук, имел определенный цвет. Цветовой знак, по всей вероятности, имел значение санитарного запрета, как это пред­полагает А. Донини. В таком случае цвет в похоронных куль­тах выполняет и утилитарное, так сказать, предохранительные функции. Таким образом, сочетание в погребальных культах казахов траурной цветовой гаммы черного, красного и белого можно понимать как выражение преемственности древнейших традиционных цветовых символов. Другим важным элементом траура является оплакивание (жокгау). “Жокгау” — это песнопение с плачем или, наоборот, плач, сопровождаемый песнопением. Мотив песни скорбный, традиционный, а слова сочиняются поющим путем импровиза­ции. Жоктау поют в основном женщины: мать, жены, дочери, снохи умершего. Имеются сведения о бытовании среди казахов платных плакальщиц. Обряд “жоктау” отражает представления о том, что “покойника можно вернуть еще к жизни… и побу­дить его вернуться к своим близким'». Верующие полагали, что умерший как бы нуждается в сочувствии окружающей его сре­ды; в похвалах и сожалениях. Обрядовая культовая поэзия ка­захов составляет обширный и самостоятельный жанр фолькло­ра. В него входят естірту (оповещение о смерти) и жоцтау (бук­вально: сожаление, переживание о смерти близкого). “Естірту” как по форме, так и по содержанию должно быть высокохудоже­ственным и нести высокую философско-нравственную нагруз­ку. Оно составляется таким образом, чтобы о смерти близкого человека слушающий догадался сам. Поэтому не всякий может решиться оповестить о смерти. В народе широко распростра­нена легенда о смерти Джучи-хана, о которой никто не осме­лился доложить Чингиз-хану. По скорбным звукам домбровой музыки хан догадался о смерти любимого сына. Следователь­но, музыкальное произведение, несмотря на отсутствие литера­турного текста, воздействуя непосредственно на эмоции и чув­ства человека, может заменить поэтический текст оповещения. Устная поэтическая речь для оповещения о смерти должна об­ладать всеми достоинствами музыки. Поэтому в музыкальном фольклоре казахов имеется много произведений, которые пер­воначально возникли как «ecтipтy”. Среди них есть целые се­рии. Так, к примеру, у известного народного композитора Тока (1803-1904) есть четыре кюя. связанные с указанным довольно редким этнографическим явлением похоронного культа. Тока был старейшиной в своем ауле. Однажды весной в по­исках пастбища Тока прибыл с семилетним сыном в местность Исен в предгорьях Иманака, что в Центральном Казахстане.

0

0