Балбалы у казахов

Важным атрибутом могил в прошлом были “балбалы” — объ­емные скульптурные надгробные памятники, поставленные на местах погребений в честь умершего. Казахи называют их “сын-тас”, т. е. камень с изображением, что соответствует рус­скому “каменное изваяние”. Надгробные жилищеобразные соо­ружения начали строиться, судя по кургану “Шапкан-Тобе”, со времени ранних кочевников. К древнетюркскому времени мож­но отнести юртообразные каменные купола “Косуйтас”, “Дом-баул”, может быть, к более позднему — “Козы-Корпеш и Баян-сулу”, исходя из того достоверного обстоятельства, что стро­ительство последнего памятника сопровождалось установкой балбалов. Сохранившиеся четыре балбала были срисованы с натуры Ч. Валихановым. Само слово “балбал” встречается в тюркской рунике. Следовательно, балбалы являются атрибу­том погребального обряда кочевников преимущественно сред­невековья.

Вопрос о происхождении каменных изваяний заставляет об­ратиться к самым ранним периодам истории человечества. На­личие в палеолитическом искусстве скульптурно-объемных изображений человека дает некоторое основание восприни­мать идейные мотивы человекообразных мегалитических фи­гур неолита, бронзы и последующего времени, включая тради­ции поздних кочевников, как продолжением одной и той же ми­ровоззренческой установки. Так полагает и Я. Шер, вывод кото­рого строится на основе вновь вовлеченного материала и современных методов исследования имеющихся традиционных ар­хеологических данных. Согласно ему, каменные изваяния по­рождены очень древними культовыми представлениями с чет­ко сложившимися канонами. “Древнейшими носителями этих представлений являются племена доскифского и скифского времени”. Такое предположение бесспорно, ибо культура по­гребений с каменными изваяниями охватывает большой отре­зок времени. Однако в средневековом мире кочевий культура балбалов находится в наиболее развитом виде.

Назначение балбалов вызывает споры. Кто воспроизведен на них: умерший или сраженный им враг? Если камень изобража­ет врага, то это несколько противоречит здравому смыслу, так как, люди, ставившие эти изваяния, не могли не предполагать, что они тем самым увековечивают врага, делая ему почести. Как объяснить в таком случае воплощенных в камне женщин, даже детей. Однако понимание как врага вытекает из содержа­ния древних текстов. В литературе утвердились две точки зре­ния, объясняющие назначение памятников. Несмотря на извест­ное разногласие, оба направления отражают, дополняя друг дру­га, историческую картину. Безусловной их слабостью являет­ся относительная абсолютизация отдельных, хотя и верных сто­рон вопроса и, следовательно, законченный характер сделан­ных выводов.

Не вступая в полемику, мы попытаемся раскрыть всеобщие идейные мотивы этой культуры. Лишь после определения ми­ровоззренческих мотивов, побудивших людей ставить памят­ники на могилах своих умерших родственников, можно доста­точно обоснованно ответить на вопрос: все-таки кто они? Сами умершие или их враги? В любом случае мы принимаем камен­ные изваяния как произведения с обобщенным художественным образом, несущие определенное изобразительное содержание и выполняющие некоторые общественные функции. Выразитель­ная сторона образа передает, за редким исключением, глубокую скорбь. Художникам удавалась скупыми штрихами отобра­зить это состояние в различных нюансах расположения бровей, усов, рта, глаз, носовой части каменного изваяния. Почти все балбалы замерли в “позе” молчания. Выразить скорбь — основ­ная цель балбалов и их социальное назначение. Этого и требо­вали от художника заказчики, чем можно объяснить экспресси­онизм в иконографии изваяний. Например, на фоне общего схе­матизма и условности присутствует ничем неоправданная на­турализация совершенно второстепенных деталей: рукояти саб­ли, деталей косметики, убора и отдельных украшений у жен­щин и т. п. Поэтому можно предположить, что балбалы соору­жали как художественно-обобщенное воплощение скорби всего рода по умершему, а не условный портрет кого-либо. Но, несмо­тря на явное давление условностей, в скупых изобразительных мотивах обнаруживаются некоторые формы действительности: раса, возраст, иол, род занятий (например, мужчина, женщина, девушка казахи иногда их называют “кыз-тас”, старик, старуха, найден балбал “детский»).

При внимательном изучении изобразительных аспектов от­падает предположение, что они отображают врагов в качестве рабов и прислуг. Так, среди балбалов много господ в полном во­оружении, а некоторые атрибуты их можно воспринимать как символ власти, но и это не помогаем определить, кто изображен на камне, хотя исключительно нее изваяния отображают монго­лоидные черты. Эта особенность весьма важна, так как в слу­чае сооружения изваяний врагов на могилах умерших предков, среди балбалов непременно должны были встретиться, хотя бы несколько экземпляров, несущие немонголоидные черты. Об­щеизвестно, что многие из них были установлены и в традици­онных местах обитания европеоидной расы. Письменные сви­детельства говорят, что ареалом изваяний нередко становились поля кровавых побоищ, в которых часто победителями станови­лись кочевники. В таком случае и предводители дружин европе­оидов могли быть отражены в изваяниях.

Балбалы поддаются интерпретации как двойники умерших, которые с курганных возвышенностей как бы следили за жиз­нью соплеменников, зорко охраняя табуны и пастбища от по­сторонних посягательств. В такой интерпретации каменные из­ваяния обретают смысл объекта условного кормления — обычай, который существовал, начиная от скифов и кончая казахами. “… Подле головы (умершего.-С А.)… вколачивают кол, а как кол вынуть, то остается дыра в могилу”, через которую “в яму кла­ли снеди и мяса”. Кормление балбалов (обмазка сыром, мясом, жирами, сметаной участков рта) — этнографический факт, имев­ший место среди казахов. Это же отмечают и другие исследова­тели. Почти у всех балбалов изображение глаз и рта натурали­зовано — рот, например, имеет углубление. Во время экспедиции в 1971 г. мне удалось обнаружить у рта каменной бабы, установ­ленной у устья рек Талды-Нуры и Шортанды-Булак Четского района бывшей Джезказганской области, полимеризированные остатки жировой пищи. На участках лица вокруг рта легко про­сматривались жировые пятна с налепившейся грязью. Все это свидетельствует о том, что балбалы могли воссоздавать и облик умерших. Одно другого не отрицает. Например, на месте по­гребения Кюль-Тегина были установлены изваяния как самого умершего, так и сраженных им врагов. Любая вещь не исчерпы­вает свое предметное назначение какой-нибудь одной функци­ей. Также и балбалы. При интерпретации их назначения все сто­роны должны быть учтены в равной мере. Каменные изваяния, безусловно, служили средством художественно-обобщенного воспроизведения и образно-эстетического освоения действи­тельности. Они не могли не нести общественно-нравственную нагрузку, ибо представляли обобществленный продукт, несу­щий в себе определенные социальные ценности. Тот, кто высекал балбалы или для кого они высекались, мог и не осозна­вать общественную значимость изваяния, хотя они и возникали в результате целенаправленной деятельности. Главное назначе­ние балбалов — символизация умершего. Поэтому они содержа­ли предметные данные лишь некоторых сторон умершего, на­пример, пол, возраст, характер занятий (воин), расу. В дальней­шем культура балбалов, вырождаясь, лишается и этих свойств и становится простым надгробным столбом с изображением зна­ка племенной принадлежности. Такие столбы, но с повторением силуэта человека, сооружались казахами вплоть до конца XIX в. На некоторых из них имеются графические изображения родо­вых тамг казахов.

Литература об этнографическом изучении казахов дает боль­шой материал о бытовании ритуала изготовления объемных из­ваяний казахами XVII-XVIII вв. в качестве двойника умершего. “Если умрет почитаемый человек, — писал Абулгазы Бахадур-хан, — то его сын или дочь, или братья делают по его подобию изображение и говорят: вот это образ нашего уважаемого; до­трагиваются лицом до идола, целуют его и преподносят ему на­чатки пищи'». К концу XVIII в. относится сообщение русского офицера Андреева об обычае казахов сооружать в честь умерше­го изваяния: “Наряжали его (умершего. -С. А.)в хорошее пла­тье, надев на голову шлем и сверх платья панцирь или кольчугу; и в знак воспоминания каждого утра и вечера при заходе солн­ца жена, мать, дочери… сидя на коленях перед этим балваном, оплакивали, вспоминая о деяниях и восхваляя его”. Примерно к этому времени относится свидетельство Н. Рычкова, отмечаю­щего обычай, согласно которому “киргизы (казахи. — С. А.) ста­вили на могилы умерших предков грубые изображения челове­ка и перед ним совершали особого рода жертвоприношения'». А. Левшин также описывал подобный обычай. По его сообщению, женщины казашки в течение года причитали “перед ку­клою или болваном, который будучи одет в платье покойника, служит плачущим вместо его изображения. Этот ритуал отме­чается и Г. Н. Потаниным, свидетельство которого относится к концу XIX в.

В самом начале XX в. этнографы обнаружили пережитки этого обычая в способах народного врачевания. Шаманы, изго­товив и обрядив чучело в одежду больного, укладывали его ря­дом с больным. Полагалось, что болезнь может перейти в чуче­ло, которое затем сжигалось.

Современная казахская шаманка (елті), жительница бывше­го колхоза им. Горького Джуалинского района Жамбулской об­ласти Доскулова Балбике (Балбике баксы) признает, что лечит больных сжиганием изготовленных ею куколок (3-5-7 штук), изображающих девушек или молодых женщин4. Аналогичные обряды существовали у народов Сибири5.

Полевые наблюдения автора также содержат ряд фактов, ко­торые подтверждают письменные источники и показывают, что казахи в прошлом пользовались антропоморфными изваяниями и в погребальном ритуале. Так, в могильных комплексах “Айбас дарасы” и “Косуйтас” в Улутауском районе бывшей Жезказганской области нами обнаружены десятки надгробных камней не­больших размеров с родовыми тамгами казахов. Некоторым из них придан грубый, но вполне антропоморфный вид. А два изва­яния, принадлежащие, по нашему определению, к древнетюркскому времени, использованы повторно. То же наблюдается сре­ди могильных комплексов фермы “Джилитау” бывшего совхоза “Калгутты” Курчумского района Восточно-Казахстанской обла­сти. Факт вторичного использования культовых принадлежно­стей, посвященных умершим предкам, не случаен. Опыт рабо­ты над материальной культурой показывает, что погребальные ритуалы, в силу присущей им консервативности, требовали со­блюдения определенных установок и традиций предшественни­ков. Вторичное использование антропоморфных идолов древно­сти казахами показывает известную преемственность в их веро­ваниях идейного наследия предшественников. Эта мысль отно­сится в равной мере и к енисейским идолам карасукской культу­ры, которые были вновь использованы в тех же целях скифами Среди киргизов пережитки обычая существовали еще в нача­ле нашего века. “Среди окрестных киргизов встречается до сих пор уже исчезающий обычай, согласно которому, если в доме умирает мужчина, и если это в особенности глава семьи, то пока не будут справлены по нем соответствующим образом помин­ки, сопряженные у киргизов, как известно, большими расхода­ми (имеющими в основе обеспечить приносимым материаль­ное благополучие покойника на том свете), делается следую­щее. В доме или юрте умершего отгораживается уголок, где на вертикально поставленную подушку надевают халат покойни­ка, сверху кладут приготовленную для надевания чалму. Это по­добие куклы и должно представлять куклу умершего, продол­жающего находиться среди своих в ожидании поминок. К угол­ку, где находится эта кукла, подходят с почтением. Один касанец рассказывал мне, что в киргизской семье в урочище Гаджар он видел такое изображение покойника, хотя уже прошло не­много больше года после смерти. Оказывается, не смогли еще собраться, чтобы сделать соответствующие поминки'». Обряд этот описывается и в эпосе кыргызов “Манас”. Опасаясь, что враги могут надругаться над прахом Манаса, жена его Каныкей хоронит героя в пещере, а не там, где еще при жизни был соору­жен для него мавзолей. У входа в пещеру было поставлено из­ваяние, изображающее самого Манаса. Вместо праха в мавзо­лее было похоронено деревянное изображение Манаса, обвер­нутое в кошму. Казахи вешали напоказ одежду умершего в том же порядке, в каком она одевалась: сапоги, чапан, на воротник чапана шапку, т. е. в результате вся одежда как бы изображала умершего.

Палеоэтнографические материалы изобилуют свидетель­ствами о существовании этого обряда у древних племен. Ари­стотель, Низами, Ибн Фадлан, Плано Карпини, В. Рубрук, М. Поло и авторы китайских династийных хроник пишут о су­ществовании у кочевых народов обряда ставить умершим ка­менные изваяния. “Если же он убил человека и был храбр, то вырезают изображение из дерева по числу тех, кого он убил, и помещают их на могиле и говорят: “Вот его отроки, которые бу­дут служить ему в раю”, — пишет араб Ибн Фадлан, а Рубрук сообщает следующее: “Команы насыпают большой холм над усопшим и воздвигают ему статую, обращенную лицом к вос­току и держащую в руке перед пупком чашу'». Китайский лето­писец приводит рассказ о погребении тюрков ту-гю: “В здании, построенном при могиле, ставят нарисованный облик покойно­го и описание сражений, в которых он находился в продолже­ние жизни. Обыкновенно, если он убил одного человека, то ста­вят один камень. У иных число таких камней простирается до ста и даже до тысячи». Несмотря на случайный характер фик­саций, в центре этого весьма широкого явления лежит идея по­читания духов умершего. А. X. Маргулан в трактовке циклопи­ческих сооружений эпохи бронзы допускает, что они, возникнув как атрибут почитания умершего, впоследствии имели “зна­чение мест народного синклита (схода), алтаря или места жерт­воприношений, где время от времени устраивались поминки по умершим».

В современном киргизском языке сохранилось слово “тұл” в значении куклы, изображающей умершего. В древнетюркском языке оно означало вдову. “тұл” в современном казахском язы­ке бытует в близком к древнетюркскому — осиротеть, остаться одиноким. “Кайратсыз ашу — тұл, шәкіртсіз ғалым — тұл” (без силы злость несостоятельна, без последователей ученый оди­нок); о вдове — “тұл ананың аңыраған зарлы дауысы есімде” (горький плач вдовы-матери помнится мне); конь, хозяин кото­рого умер, — тұл ат.

Слово “тұл” обозначает этнографические особенности быта. Так, способ доения коров у казахов отличается от общепринято­го. Казахи коров доят как кобылиц, при помощи молодняка, ко­торый сосанием должен вызвать молоко у матери. Это называ­ется «идіру” (буквально: предрасположить, раздобрить корову). Привыкшие к такому, так сказать, естественному способу, коро­вы отказываются от доения при отсутствии теленка. Но для ко­ров, у которых погибли телята, делают из шкуры павших чуче­ла и подставляют к корове. Облизывая шкуру своего малыша, корова дает молоко. Это чучело казахи называют “тулып”, от­куда и происходит тюркизм “тулуп” — шуба. Слово «тұл + ып” содержит корень “тұл» и означает чучело животного, его шку­ру, т. е. куклу. Более стерильно это значение передается словом “тулак” — необработанная шкура животного, используемая в ка­честве циновки. В приведенном выше обычае братания скифов на шкуре быка присутствует определенное сакральное отноше­ние ранних кочевников к самой шкуре. Например, якутские ша­маны пользовались при камланиях специальными подстилками — конской или кобыльей шкурой. В этнографии казахов на­блюдается обычай ритуально сажать невесту на свежую шкуру барана. Корень “тұл” образует понятие «тұлға”, которое исполь­зуется ныне в значении “образ”.

Итак, обряд оплакивания умерших у его скульптурной ими­тации и есть, по нашему предположению, то явление, которое или предшествовало обряду сооружения балбалов, или суще­ствовало параллельно с ним, или, наконец, бытовало как пере­житок этого обряда. Очень возможно, и это подчеркивают при­влеченные нами материалы, что по смерти человека изготовля­лось из доступного материала (дерево, кошма, набитая соломой кожа, шкура) изваяние человека для отправления траурных ри­туалов (оплакивание, причитание, беседа с умершим, кормле­ние его духа), затем по истечении траура и исполнении необ­ходимых мероприятий изваяние или его имитацию, уже пере­веденную на камень, устанавливали на могиле. По существу, дзаягачи (джаягач), о которых пишет Ч. Валиханов, были изго­товлены (судя по значению слов “джай” — гром, молния, джай-н.и — искусник, вызывающий гром, дождь, молнию; “агач” — де­рево; дух-покровитель стад) из дерева, которое впоследствии стало заменяться каменными антропоморфными столбами.

+1

0