Духи предков у казахов

В древнейшее время от мечался сравнительно длительный дорелигиозный период, когда обычай хоронить умерших не имел религиозного содержания. Так, совершенно определен­но можно утверждать, что человек долгое время был нерелиги­озным. Христианских миссионеров удивляло, что многим наро­дам мира были чужды понятия о боге. Например, исследования известного ученого В. Ф. Зыбковца показали, что “весь древ­ний, средний и отчасти поздний палеолит, включая ориньяко-солютрейское время, входит в дорелигиозиую эпоху”. Погре­бальный культ возникает в мустьерской эпохе. Постепенно, с усложнением общественных отношений, к умершим стали от­носиться с суеверным почтением, вероятно, и с религиозным страхом. Последнее особо проявлялось к тем, кто при жизни внушал к себе действительное уважение и почтение, а возмож­но, и страх. Такими людьми могли быть носители обществен­ных ценностей тех эпох: старейшины родовых общин, отцы па­триархальных семейств, многомудрые старцы, жрецы и хра­нители храмов огня, позже — предводители, вожди племенных союзов и ханы. Тела таких людей стали наделять сверхъестественными свойствами. Люди верили, что умерший может вста­вать из могилы и приходить к живым.

Проходит время. Возникают и развиваются первоначальные формы общественного сознания, среди которых одним из веду­щих является религиозное. Оно представило дело так, что по­сле смерти из тела человека выходит душа, которая становит­ся самостоятельным существом — духом. Первоначально душа представлялась материальным телом, которое имеет физиче­ские свойства: “кан шықты — жан шықты” — кровь вышла, зна­чит и душа вышла; “шыбын жан” — душа наподобие мухи; “жан ашу” — буквально: душа скисает — формула выражения сопере­живания, глубокого сочувствия; “жанымды қоярға жер таппа-дым” — не нашлось места, куда бы я поместил свою душу — фор­мула, выражающая испуг, страх; “жаным қиналды” — душа из­мучилась и т. п. Зашел к хану Келмембет, стараясь защитить душу Камбара величиной с муху. Здесь шыбын (муха) — фигурально: душа че­ловека. Отсюда выражение, ставшее идиоматизмом, “шыбындарды шақырып” — вызвать духов, джынов, — применяемое ка­захскими шаманами. Сравнение души с мухой традиционно для казахской народной поэзии.

Представление казахов о душе человека, которая после смер­ти вылетает из тела умершего, не связано с учением ислама. “Вторая обитель благословения и изобилия, которую Я, Аура-Мазда, в чистоте сотворил, была Согда, богатая людьми и ста­дами. Здесь чреватый смертью Ахриман сотворил мух, которые вынесли смерть из стада”. В Авесте речь идет о мухах-духах, сеющих зло. Душа представляется человеку как беспомощное, слабое су­щество, которое легко подвергается нападениям различных ма­териальных объектов и воздействию внешних обстоятельств. Поэтому душа, как думали казахи, — это невидимое, самое уяз­вимое место человека. Душа — это объект злой магии, добыча злых духов. Способность души “свободно входить в тело и вы­ходить из него обязательно предполагает малые размеры и воз­душность, упругость своего рода”. Поэтому душа в древних ве­рованиях описывается в “форме крошечной бабочки, птички, в форме, дающей ей возможность быстро вылетать из тела и воз­вращаться в него”. Нередко люди представляли душу по свое­му образу и подобию, приписывая ей телесные, вполне челове­ческие черты. Образ души согласовывался с общей теорией от­ражения и являлся как бы фантастическим отражением, сверх­ъестественной копией самого человека.

Современный казахский язык смерть обозначает двумя раз­личными словами: 1) “елу” — умирать, скончаться, погибать; 2) “кайтыс болу” — от неопределенной формы глагола “кашу” -уходить, вернуться, возвращаться, выбыть. Первое слово “олу” применяется по отношению ко всему живому, включая челове­ка; второе — “кайтыс болу” обозначает исключительно смерть человека. Значение “кайтыс болу”, на наш взгляд, содержит наиболее древнее представление о смерти. Первобытные люди, не знающие физиологии человека и сущности смерти, наивно думали, что человек не умер, а просто ушел в иной, возможно, более идеальный мир. Поэтому умерших снаряжали всем необ­ходимым для реальной жизни инвентарем, включая еду и воо­ружение. Ученые сейчас при раскопках древних могил и обна­руживают так называемые археологические находки. Известны также иные представления о смерти, когда умершего рассматри­вали как выбывшего из родового коллектива. Так, например, в эпосе карело-финского народа “Калевала” Куллерво задает во­прос своим родным:

Ты поплачешь ли о сыне, Коль услышишь, что я умер, Что исчез я из народа, Выбыл Куллерво из рода?

О. Куусинен, разъясняя это место эпоса, замечает, что у древ­них карело-финнов “смерть приравнивалась к выбытию из рода. Принадлежность к роду была основой жизнеустройства калевальского народа. Вне рода не существовало общественной жизни”. Такое представление совпадаете казахским определе­нием смерти — “кайтыс болу”, т. е. уходить из родового коллек­тива, выбыть из числа рода. Дореволюционный казах-кочевник не представлял свою жизнь вне рода, а выбытие из рода означа­ло самое тяжкое наказание.

По старым понятиям казахов, душа умершего, кроме явле­ния во сне, приходила и наяву в облике птицы, волка, верблюда и скакуна. Такие священные, по представлениям народа, птицы, как лебедь и ласточка, были главными носителями душ умер­ших. Убийство этих птиц расценивалось как убийство человека. “Мы, казахи, любим эту птичку (ласточку. — С. А.) больше, чем других птиц, и почитаем за святыню”. Ежегодное возвращение ласточки в свое гнездо считали хорошей приметой. Это озна­чало, что душа умершего предка, перевоплощенная в ласточку, покровительствует дому и не покидает его. Согласно рукопи­си поэмы “История бия Толе” Казангапа Байболова, во время нападения джунгаров известный в народе бий Толе, старейши­на рода Джаныс, остался в своем улусе, охраняя гнездо ласто­чек на шаныраке, несмотря на то, что испуганный род в стра­хе переехал на новое безопасное место. На вопрос врага, поче­му он остался один, он ответил: “Народ наш почитает ласточек. Согласно древнему обычаю, мы всегда откладывали перекочев­ки, если видели, что ласточки гнездились в юрте. Ждали пока птенцы сами не улетят. Передай своему хану, чтобы он дал воз­можность священным птицам выходить своих птенцов!». С тех пор народ прозвал Толе-бия Карлыгаш-бием (узбеки называют Калдыргач-бий). Мавзолей его расположен в центральной части города Ташкента и считается одним из святынь верующих каза­хов. В народе почиталась и кукушка. Казахи считали, что бро­сив в молоко ветку, на которой сидела кукушка, можно вызвать обилие молока.

В то же время имеется совершенно противоположное явле­ние, связанное с отрицательным отношением к некоторым ви­дам птиц. В нем также обнаруживается религиозно-культовое представление казахов о духах и душе. По моим полевым наблю­дениям, казахи не любят ночных птиц, особенно сов (байгыз) и летучих мышей, считая, что они являются носителями злых ду­хов. Мало того, летучие мыши могут в ночное время ударить крыльями, тем самым насылая на человека различные беды и болезни (жарганат кату). К. Ембергенов, житель пос. Теренозек Кзыл-Ординской области, 51 год, рассказал случай, когда в ав­густе 1979 г. его отец, известный в народе охотник (мерген), от­правляясь ночью на охоту, услышал клич совы. Он это принял за недоброе предзнаменование. Отложив охоту, он по голосу об­наружил местонахождение птицы, истребил ее и только затем пошел на свой промысел. Негативное отношение казахов к сове объясняется, вероятно, не только ночным образом жизни птицы, но и тем, что совы гнездятся в руинах старых мазаров и могил И в то же время особым почетом в народе пользуется филин, его перья считаются традиционным фетишем и использу­ются в качестве украшения одежды детей, невест, кроватей мо­лодоженов как символ невинности и чистоты.

Известны представления, отождествляющие душу с улетаю­щей птицей. В древнетюркских письменах смерть обозначается словом “учтум” — улетел. Некоторые исследователи птичьи изображения на зороастрийских оссуариях из погребений древ­них городов юга Казахстана интерпретируют как следствие су­ществования представления о душе в образе птицы. Примерно такое же объяснение можно дать и каменным изваяниям с изо­бражениями птицы.

Также повсеместно распространено отождествление души с дыханием. “Тың”, “құт” и “сор” у многих тюркоязычных наро­дов — это самостоятельные души, имеющие определенные ка­чественные характеристики. Их функции дифференцированы. “Тың” — старый, забытый элемент народной демонологии, со­ответствует слову “дух” в его архаичном значении “дышать”, например, “тыныс” — дыхание, отдых. “Құт» — счастье, вероят­но, дух добра, а “сор” — несчастье, дух зла. Понятие “тың”, “ты­ныс” (дыхание) точно передает значение души как дыхание, ду­новение, дуть, то же самое, как арабское (точнее, семитское) “рух”, означающее “дышать”. По дохристианским представле­ниям якутов, душа под названием “кұт” имеет несколько видов, например, “салгын кут” — воздушная душа, “буор құт” — земля­ная душа, или “ийэ құт» — главная душа. Если злые души похи­щали салгын құт, то человек заболевал, а буор құт или ийэ құт умирал. При зачатии ребенка, души сор и құт внедряются бо­гами в женщину одновременно. Якутская мифология отчетли­во воспроизводит подробности происхождения душ. Ими рас­поряжается богиня Айысыт. Выражения в языке казахов: “со-рым кайнады” — буквально: вскипела душа, “сор” — несчастье; “құтым кашып” — буквально: убежала душа, құт — быть в испу­ге; “сор айдап” — на поводу у души.

У казахов ярко прослеживается представление о наличии двух душ, чему соответствует различие в терминах. Запись, сде­ланная в 1901 г. известным этнографом А. А. Диваевым со слов некоего Кобея Токбулатова из рода канлы, соответствует пред­ставлениям казахов о парциальных душах: “В каждом челове­ке бывает две души: одну из них называют “рух равон” (стран­ствующая душа), а другую — “рух сакин” (не отлучающая душа). Помянутая душа равон то выходит из тела, то входит. Если этот рух равон выйдет из тела — люди спят, а если входит в тело, то люди просыпаются. Помянутый выше рух сакин распространя­ется по телу и остается там, образовав свою форму (тела). Душа эта, т. е. рух сакин, не покидает тела, а если выйдет из тела, об­ратно уже не входит, значит человек умер… Все, что видит и де­лает рух равон, — есть сон”. Сквозь исламские наслоения здесь очевидно проступает представление о множественности души. Различие этих терминов у казахов прослеживается весьма смут­но. “Генезис понятия души в двух ее проявлениях, несомнен­но, восходит к первобытной вере во множественность душ че­ловека, — пишет Г. П. Снесарев, — которая в пережиточном виде еще довольно четко сохранилась у многих народов мира”. Су­ществовало поверье, что у девушек имеется 40 душ (кыздын кырык жаны бар).

Вера в множественность душ весьма древнего происхожде­ния. Много душ имеют главные герои казахских фантастиче­ских сказок, местное происхождение которых можно полагать явлением неоспоримым. Так, один из отрицательных героев сказки “Ер-Тостік» (Богатырь Грудная Кость) по имени Шойын-Кртак (Чугунное Ухо) свои души хранил в желудке степного зверя: “Тут Шоин-Кулак удалил Кункей из юрты, а сам подошел к колыбели и шепчет на ухо сыну:

— Свою дуду я прп себе бе храню. Она налеко отсюда. Возле родника Борык-Булак пасутся дикие козы. Среди них есть чер­ная коза (Кайкы Карагер Елік). В животе она носит 9 черных сундуков. В самом маленьком — 9 цыплят. Это моя душа! А если, сынок, твоей душе тесно в твоем маленьком теле, она может со­единиться с моей. Но об этом никто не должен знать. Иначе нас может настигнуть смерть'». На одном из древних рисунков на камне в горах Каратау, относящемся к VII в. до н. э., изображе­ны олени, несущие в себе, как об этом говорили в сказке “Ер-Тостик”, чьи-то души в виде рогатых оленей. Душа в одном оле­не расположена в области желудка, в другом — в грудной клетке.

Но где же находится душа? На этот вопрос отвечает древнее изображение из Центральной Азии. На одном из рисунков вос­произведены архар и два охотника, тренирующиеся в меткости. Показано, как легко можно убить архара, попадая стрелой непо­средственно в место нахождения души, которая, вероятно, пред­ставлена в виде маленького рогатого козла, расположенного в грудной клетке животного. Интерпретация козла как плода от­падает, так как подчеркнуто показаны довольно развитые рога. Рисунок относится предположительно к творчеству охотничьих племен нового каменного века. Охотники казахи и по сей день верят, что души многих зверей (кабана, волка, лисы, барсука, собаки) находятся на кончике носа (орган дыхания!), и при охо­те на них традиционными орудиями, например соплом (длин­ная палица), целятся по носовой части зверя. Души людей мо­гут сообщаться с внешним миром через дыхательные и слухо­вые пути. Монголы в целях умилостивления души смазывают уши и ноздри жиром берцовой кости барана, которую они почи­тают. Берцовая кость в ритуалах казахов имеет также сакраль­ное значение, это дает основание полагать, что подобный обряд мог существовать и у казахов.

Души могли находиться и вне организма. Якутские шаманы верили, что их души воспитывались в гнездах, которые находи­лись на дереве. Душа под названием “салғын құт” — воздушная душа, воспитывалась в 9 дуплах большой лиственницы в виде птенца кукушки или кулика. В сказках вместилищами душ героев являются иногда рыбы, птицы. Наиболее древний архетип отождествления духа и дыхания отражен в текстах Вед. В них душа отождествляется с дыханием, которое в свою очередь то же, что и брахман, мировой разум, абсолютный дух объектив­ного идеализма.

0

0