Генезис казахской обрядности
Генезис казахской обрядности. Синкретическое мировоззрение казахов в своей основе не имело конкретно-философского или религиозного учения, доктрины — оно в основном “естественного” происхождения, продукт гилозоизации предметов и явлений действительности. Нет у синкретизма и канонических книг, проста также практика культа: не требуются храмы и служители. Но, тем не менее, оно определенно выражало позицию человека к миру, а сферой проявления его были обычаи, обряды (как абстрактные знаки и символы народного бытия), ритуалы, поверья, морально-этические предписания, табуация и т. д. Ими был насыщен быт казахов, поэтому у соседей они слыли хранителями древних обычаев и обрядов. Выражение “ырымшыл казак” (“обрядолюбивый казах”) в определенной мере отражало особенность общественной психологии народа. Устные предписания “ырыма” соблюдались строго, хотя не было единства в трактовке “технологии” исполнения, контроль обеспечивался общественным мнением аульно-родовой общины. “Ырым” охватывал все стороны жизни и нравственные поступки людей.
Но как возник “ырым”? Его происхождение зачастую не имеет никакого отношения к религии. Это и пример того, как и из чего складывались древние культы и традиционная духовность казахов. Любая мелочь могла нести функцию “ырыма”. К примеру, подать или принять что-либо не правой рукой выражало недоброе, с традиционной точки зрения, намерение. Поэтому на коня можно было садиться лишь с ритуально обозначенной — с левой, по отношению к животному, стороны. Обычай не имеет ничего общего с исламским представлением о двух ангелах, якобы находящихся на плечах человека и фиксирующих его добродетели и пороки. Археологи находят курганы родственных кипчакам кочевых племен XI-XII вв., в которых непременно слева от умершего хозяина хоронили коня. Происхождение древнего ритуала объясняется просто — он связан с ношением боевого оружия (меч, сабля и др.) на левом боку воина. Вооруженный воин вынужден был садиться на коня лишь с удобной для него, левой стороны. Люди давно перестали носить саблю или меч, но обычай остался по сей день. Животноводы-казахи непременно садятся на коня лишь, как они сами говорят, с “правой” стороны.
Казахи сохраняют древние правила обращения и с другими животными. Многих из них они придерживаются строго, считая, что иначе “будет худо” (жаман болады), как, например, традиционное доение коз и овец, точное, почти документальное изображение которого зафиксировано древним художником на пекторали из кургана ранних кочевников, синхронного временам Платона.
Нет или почти нет однозначного соответствия определенного обряда к обозначенному идейному мотиву. Например, жертвоприношение казах делает при болезни (“көшіру”), рождении (“Қалжа”), инициации (“тоқым-қағар”), преодолении критических катаклизмов (“ақсарбас”), при засухе или джуте (“тасаттық»), эпизотии (“құдайы”), в честь умерших предков (“ас”). Мировоззренческий мотив их сводится к одному — путем практических мер оказать магическое воздействие на причинно-следственные связи явлений действительности, повернуть реальный ход событий и процессов в угодном для совершающего обряд направлении. Конкретный обряд, отражающий проявление определенного культа, может соотноситься и с различными идейными основами.
Согласно шаманистским мировоззренческим установкам, мир полон невидимых духов. Ислам не мог побороть местный демонологический политеизм, уступил казахским шаманам арсенал своих духов. Казах, считавший себя правоверным мусульманином, не ведая существенной разницы между идеями шаманизма и ислама, продолжал верить, что Аллах руководит всеми мирами духов. Первоначально ислам объявлял местные представления о духах “огнепоклонническими” обрядами магов (т. е. зороастрийскими) и устраивал гонения на их носителей. Но впоследствии было забыто их языческое происхождение. Мусульманство временами опиралось на эти комплексы в интересах собственного утверждения в крае. Многие из аборигенных представлений о духах приняли внешне мусульманские формы, благодаря которым им удалось сосуществовать с обычно экспансивным исламом в течение ряда веков.
Народные обряды — это исторически сложившиеся и освященные традицией действия, якобы имеющие магическую силу, одна из главных форм проявления синкретичности народного мышления. Несмотря на обилие обрядов, они у казахов подчинялись строгому внутреннему порядку и смыслу, так как над всем ранним мировоззренческим комплексом главенствовало понятие о существовании надмировой идеи космического начала — Тенгри, возникшего в результате персонификации природы в целом и сросшегося в условиях исламизации края с идеей мусульманского Аллаха.
Тенгри — явление синкретическое. Оно — как натурфилософская субстанция — то, что является всем и причиной всего (Бір Taңір! — “Единый Тенгри”), как теистическая субстанция — божество, первопредок, источник добра и зла (“Тәңір жарылқасын!, “Тәңір берген”, “Көк соққыр!” — Да благословит Тенгри! Богом данный (имя собственное), Да покарает небо!). Казах вместо “Един Аллах!” произносил «Бір Тәңір!”. Языческий Тенгри стал синонимом Аллаха. Действительность существует благодаря воле Тенгри, говорили древнетюркские руны. Вера в животворящие силы самой природы была теорией всей тысячелетней истории стихийного мировоззрения Великой степи, моральным “утешением” населявших ее в средневековый период.
Языческое космическое божество Тенгри “растворено” во всем. Звезды, горы, вода и др. имеют свои тенгри — духов-покровителей (тәңірі-ие). “Иттің иесі болса, бәрінің тәңірісі бар” — если у собаки есть защитник-хозяин, то у волка — Тенгри”, твердил народ. Тенгри — суть всей действительности. Поэтому традиционная духовность казахов не нуждалась в сакральных центрах. Ислам упразднил древние празднества, предал забвению многие аборигенные очаги культа. Обряды и культы традиционной духовности были сосредоточены в сфере быта, вокруг семейных торжеств. Они сгруппированы по объектам поклонения: это — природа, человек и представление о духах.
По традиционным представлениям казахов, предметы мира гилозоистичны, т. е. они живы, одушевлены. Поэтому возле очага нельзя рубить топором что-либо, так как можно причинить боль огню. В огонь нельзя плевать, вырубать посаженные людьми деревья и кусты, резать хлеб ножом и т. д. На этой же основе локтевая кость (“кэр1 жілік») с кипцом якобы может охранять табуны лошадей и отары овец от воров и волков. Каждый предмет, вещь обладает, кроме чувственной, еще и сверхчувственной формой. Поэтому любой предмет есть тень, символ, знак чего-то другого, недоступного обычному сознанию. Познание же — истолкование этих надчувственных связей. Обряды служили средством “обмана”, “устрашения” или “умилостивления” духов или пиров — покровителей природы. При первом громе казахи окропляли молоком землю вокруг юрты со словами: “Сүт көп, көмір аз” (буквально: молока много, угля мало). Обряд может быть истолкован как умилостивление духа небес. Воззрения, основанные на таких стихийных эмпирических началах, вступили в противоречие с идеологией ислама, но умело сосуществовали, взаимопроникая друг в друга.
Традиционное народное мышление казаха интуитивно полагало, что начало природы, космоса заложено в самом человеке и он в этом отношении представляет из себя частицу вселенной. Поэтому казахский шаман вел вполне внятный диалог со стихиями как с давно знакомыми людьми.
Мир для традиционного казаха антропоцентричен. Только по отношению к человеку правомерен вопрос: «кім?” (кто?). Критерий превосходства людей над миром — язык, слово. “Язык разбивает камень, если не камень, так голову” (“Тіл тас тесер, тас теспесе — бас кесер”). Слово всемогуще. “Головы можно отсечь, язык — никогда” (“Бас кеспек болса да, тіл кеспек жоқ»). Следовательно, самое страшное — навлечь на себя проклятие. Шаман со всем окружающим: небом, тучами, животными, насекомыми, различными предметами, ведет разговор лишь в повелительном тоне, как с нечто подчиненным его воле. Пространство состо ит из трех частей: верхней, жители которой опоясывают голову; средней, где живут нормальные люди; нижней, у жителей которой опутаны ноги. Такое представление, связанное с учением о трех мирах, согласуется с обычаями других религиозных систем. К примеру, иконописная традиция христианства не представляет образ святых без нимба над головой, а современный мусульманизированный похоронный ритуал казахов предписывает опутывать ноги умершего.
Пространство имеет иерархию — оно трехступенчато: верхнее — обитель духов и тенгриев; среднее — обитель человека и его окружающей среды, т. е. “нормальной” матери; нижнее же -царство мрака, мифологических великанов, змей, пресмыкающихся, хаоса, холода. Нижний мир, по понятиям традиционного сознания казахов, напоминает царство древнегреческого Аида, где обитают души мертвых. Такое понимание трехсо ставного пространства близко древне славянскому (царство неба, земли и потустороннего мира с верховным богом Триглав), индийскому (Шива, Вишну, Брама — рождение, жизнь, смерть), вавилонскому (Ану, Эа, Бел-земля., вода, воздух), египетскому (Осирис, Исида, Гер) и т. д. От этой идеи питаются хтонические представления казахов, все еще занимающие ведущую роль в погребальном культе народа. Смерть-де есть качество, состояние, мера, переходный момент, смена одной формы жизни другой. После смерти человек уходит жить в иной, подземный мир. Человек-де не умирает, а уходит. Отсюда казахское — “қайтыс болу” — вернуться, возвращаться, уходить. Исходя из этого, нетрудно представить себе неимоверную сложность похоронной обрядности казахов, суть которой в снаряжении умершего в дальний безвозвратный путь.
Мир для казахских народных воззрений не монистичен. Он разлагается на предметный, куда входит все, что окружает человека, — степь, горы, деревья, звезды и т. п., т. е. космос; социальный — человек и родоплеменная община, этническая общность; небеса, состоящие то из трех, то из семи частей. Вероятно, в таком представлении смешаны идеи различных систем. Время так же состоит из трех взаимонепереходящих частей: прошлое, настоящее и будущее — это самостоятельные отрезки времени. Прошлое безвозвратно. Вероятно, подобная концепция времени сыграла отрицательную роль в том, что не только казахи, но и протоказахские племена не вели анналов, несмотря на то, что имели самобытную письменность. Течение времени неотвратимо. Души умерших живут в ином временном конти-ниуме, который не разлагается на части и не может быть измерен (мәңгілік, бақи). Со смертью дух человека становится аруа-хом, освобождается от телесной оболочки.
Соотношение трехчастного пространства, времени и трех миров рассматривалось как состояние извечной гармонии. Народные нормы поведения категорически запрещали действия, направленные против природной гармонии. Нельзя, например, копать землю, рвать и топтать траву, зелень, осквернять воду нечистотами, разрушать естественные формы предметного мира, а в области нравственности должно быть взаимоуважение, почитание старших, соблюдение заветов предков. Природощадящая идея характерна была и для древнейшего населения Казахстана. Так, например, племена андроновской культуры (III тысячелетие до н. э.) под влиянием принципа, запрещающего копать землю, хоронили умерших в каменных ящиках, а в среднеазиатской архитектуре была развита традиция без фундаментного строительства.
Ч. Валиханов был прав в том, что “грозны были для младенствующего человека стихии”, но от них можно было избавиться, как считало традиционное сознание казахского народа, отправлением множества сложных обрядов. Нарушение обряда или отказ от него ведет якобы к несчастью — «кесірге бастау”, падежу скота, сокращению численности рода или болезни. Только неукоснительное соблюдение обрядности являлось залогом нормального течения жизненных процессов. Обрядовая сторона воззрений рассматривалась не как дополнительное средство для достижения поставленных целей, а как возможно необходимое альтернативное условие. Такие представления были унаследованы казахами от древнеиших народов Евразииских просторов. Отход от этих предписаний воспринимался как нарушение сложившихся отношений человека с природой и друг с другом. Казахская народная обрядность — сложное этнософическое явление, которое связано с древними мировоззренческими системами и содержит различные идейно-исторические ценности. Казахская поговорка “Каждое племя живет по своим законам” (“Әр елдің заңы басқа, иттері қара қасқа”) отражает гетерогенность этно и культурогенеза казахского народа.
