Кыргызские кинематографисты пошли другим путем. Они не стали повторять казахских коллег и, минуя первую стадию культурной самоидентификации (по Фэнону), перешли ко второй — «возвращение к идеальному видению традиционной культуры».
Фактически поколение режиссеров кыргызского кино 90-х решало ту же задачу, что и поколение 60-х. С одной только разницей -Толомуш Океев, Геннадий Базаров и Болотбек Шамшиев опирались на литературную основу произведений Чингиза Айтматова и Мухтара Ауэзова, а режиссеры 90-х строят свои ленты прежде всего на изобразительной эстетике.
Фрагмент моего интервью с Актаном Абдыкалыковым в некоторой степени дает представление о стилистических поисках кыргызских кинематографистов: «Когда-то меня сильно задела фраза, кажется у Годара, что есть нации кинематографические, и он их перечислил, и все остальные, которые, по его словам, далеки от эстетики кинематографа. И я тогда начал искать что-либо, что могло бы передать суть эстетики кыргызского кино. Я не знаю, есть ли это у казахов, но у кыргызов это называется «курак». Это то, как сшиваются лоскутные одеяла. Я хочу подчеркнуть особенную поэтику «курак». Ты помнишь, что у нас на похоронах всегда раздают кусочки ткани.,. Когда человек умирает, покупают много ткани, а потом разрывают ее на мелкие кусочки, где-то по полметра, и раздают всем тем, кто пришел попрощаться с умершим. Так в доме постепенно скапливаются разноцветные кусочки материала. Наши мамы и бабушки шьют из этих лоскутков курак. В принципе, получается, что этот курак собирает в себе память об умерших людях, и он становится как бы одеялом памяти.
Для себя я «Бешкемпир» назвал «Лоскутное одеяло моего детства». Картина строится именно по этому принципу. Там нет сюжета, но есть пятна моих воспоминаний, моих переживаний, а когда складываешь, получается курак. Другое дело — правильно ли я его сложил или неправильно. Но ведь все эти рукодельницы никогда не задумывались, правильно они это делают или нет Это необъяснимая, спонтанная вещь — и она либо греет, нравится, либо нет. Мне кажется, этот принцип складывания очень похож на кино, которое тоже состоит из разных кусочков».
Действительно, А. Абдыкалыков создает свое кинопространство прежде всего из очень точных деталей быта — будь то тумар на шее мальчика (тумар — треугольный сберег, куда обычно зашивается листок бумаги со словами из Корана) или разноцветное одеяло «курак». Когда в «Селкинчеке» я увидела эпизод с сушащимися на солнце одеялами и детьми, бегающими и прячущимися среди них, у меня защемило сердце, так остро я ощутила дыхание своего детства. Или типичная игра в веревочку, когда на руках рождаются причудливые узоры, или алашки (бабки), сидящие в разноцветных платьях со старинными украшениями на руках… Когда смотришь фильмы А. Абдыкалыкова, то кажется, что весь этот мир — аульный мир кыргыэов-казахов — так естественно представлен в фильме, что даже странно, что мы раньше его не видели таким в нашем кинематографе. Но это, увы, так. До Актана Абдыкалыкова не было фильмов, так идеально представляющих национальный образ мира кыргызов, Потому что после первого уровня узнавания бытовых деталей, начинается второй — обычаев и традиций. Укладывание младенца в колыбель, похороны и т. д. Их не так мною, но за ними еще один уровень репрезентации нации — философско-мировоззренческих основ бытия.
Так, в фильме «Бешкемпир» фактически рассказана история взросления и социализации человека. То, что главный герой — приемыш, позволяет показать процесс принятия его в аульное сообщество с самого рождения — пять старух (бешкемпир) передают малыша из рук в руки, каждая со своим пожеланием, кладут в колыбель и проводят все необходимые обряды. Вот он уже подросток, и его жизнь ничем не отличается от жизни его сверстников, пока однажды в мальчишеской драке ему кто-то не бросит в лицо: «Подкидыш!» Не успел он начать по-настоящему переживать по этому поводу, как умирает его бабушка — по сути она и была ему матерью, На похоронах, по тюркскому обычаю, он произносит слова о том, что берет на себя долги бабушки перед аульчанами и прощает их, если кто-то чтсхго был ей должен, Для любого кыргыза-казаха эпизод смерти, оплакивания не столь эмоционален и трогателен, как этот акт взросления человека — вроде только что он был приемышем, и вот он уже отвечает перед Богом и обществом, как самый, что ни на есть, свой, родной,
В своих устремлениях реконструкции и отображения национального образа мира Актан Абдыкалыков не одинок.
Фильм «Плакальщица» (1992) Артыка Суюндукова рассказал об обряде оплакивания умерших. Плач «Кошок» (у казахов — «жоктау») — это не просто физиологическая реакция на потерю близкого человека, это устно-поэтическое творчество, речитатив со словами скорби и восхваления достоинств умершего человека. Это ода его жизни и своеобразные ритуальные проводы в мир духов-предков -аруахов,
Фильм «Квартирант» (1992) Бекжана Айткулуева показывает силу традиции эпоса Манаса в жизни кыргызов. То, что главный герой фильма все события своей жизни соотносит с текстом Манаса, не просто прихоть режиссера. Кыргызы, воспитанные на мощной устно-поэтической традиции с детства воспринимают реальную действительность через эпическое прошлое своих предков, передаваемое через сказки и предания. До сих пор живы манасчи — сказители эпоса, которые не по книгам, а на слух, наизусть заучивали от своих отцов и дедов старинные сказания. Происходит это прежде всего потому, что еще сильна генетическая связь с кочевым прошлым (реально кочевье существовало еще 80 лет назад) и главное — в силу национальной самоидентификации народа со своим эпическим прошлым. На примере кыргызских картин 90-х годов мы можем говорить о начале второй стадии формирования национального самосознания — возвращении к идеальному видению традиционной культуры. Конечно, кыргызы — не единственные в Центральной Азии, кто пытается это сделать. Подобные ленты снимаются и в Казахстане, и в Узбекистане, но именно кыргызы были наиболее последовательны и выразительны в понимании и построении национального образа мира.