Проблемы мусульманской идентичности в Казахстане
Вопросы религиозного сознания, духовного выбора всегда актуальны для любого человека. И если прежде, при тотальном господстве одной идеологии этот вопрос представлял собой «интимную», тайную сферу личностного выбора, то сегодня это явление становится массовым. Общество в целом находится на пути самоосознания, поиска адекватной новым культурным реалиям духовной идентичности. И здесь традиционно религия занимает очень важное место в системе современного мировоззрения, как своего рода «духовная отдушина» в условиях повсеместного конформизма и «духовного вторжения» в жизнь человека. По большому счету, поиск духовной гармонии в себе, в обществе не потерял актуальности, а, напротив, обретает все большее значение. Утрата общественной гармонии также знакомая примета дня. Мы наблюдаем переформатирование духовного пространства современного человека. Человек XXI века подвергается достаточно интенсивной «загрузке» по всем возможным каналам общественного сознания. И не всегда людям удается обнаружить истинные и важные для их духовного существования способы мироотношения, отделить, так сказать, «зерна от плевел».
Государство, ответственное не только за материальное бытие своих граждан, но также и за состояние общественного духа, просто обязано в этой ситуации выработать и предложить обществу конструктивные правила человеческого общежития, сориентированные на высокие образцы духовности. Конечно, новоевропейский принцип отделения религии от государства во многом доминирует в массовом сознании, но совершенно очевидно в современных условиях, что и он не является универсальным. Сегодня общество страдает от бездуховности не меньше, чем от голода и материальной необустроенности! Поэтому, по моему глубокому убеждению, государство очень внимательным образом должно относиться к сфере общественного духа, к коллективному бессознательному. Телевидение сегодня ярко демонстрирует факты деструктивного поведения этого коллективного бессознательного в разных регионах мира. К сожалению, и наш Казахстан, несмотря на усилия государства, не может избежать этих разрушающих проявлений деструктивных мировоззренческих систем.
С самого начала обретения независимости наша страна стала ареной достаточно активной внешней «духовной интервенции», если уж не ареной идеологических войн и духовных баталий. Ведь проблемы в религиозной сфере, о которых говорит общественность, начались не сегодня и, увы, вряд ли закончатся завтра. Принятие государством либеральной стратегии реформ в социально-экономической сфере с опорой на централизованную политическую систему не было в полной мере подкреплено идеологической подпоркой, которая была фактически отдана на откуп всем, кто хотел в этом участвовать. В результате, если в экономическом и политическом контексте наша страна успешно входит в семью современных цивилизованных стран, то в духовном отношении нам еще предстоит, познав самих себя, предложить миру свои современные духовные концепты. Мы еще только в начале органичного вхождения в новое духовное качество общества. Мы имеем великую культурную историю, замечательную духовную традицию, уникальную коммуникационно открытую ментальность, но в настоящее время мы попали в круговорот «чужого сознания» и даже в определенной степени потеряли себя. И теперь и перед отдельной личностью, и перед гражданским обществом, и перед государством очень остро стоит вопрос: кто мы сегодня? Как нам вновь обрести себя, свое сгармонизированное когда-то сознание, духовные ориентиры, нравственные ценности, веру? Думаю, что это наша общая задача сегодня.
Казахская государственность сформировалась не вчера. На огромном пространстве евразийской степи оформилась уникальная этнокультурная общность со своим языком, традициями, верованиями, достаточно крепкой государственностью, способной отражать военные вторжения и формировать свои социальные стандарты, этические кодексы, устанавливать дипломатические отношения с ближними и дальними соседями. Это историческое время в казахской традиции – время расцвета казахской кочевой цивилизации – было обозначено как время, когда «птицы гнездились на спинах овец» («боз торғай қой үстінде жұмыртқалаған заман»). Это было великое время, когда казахи жили в гармонии со своим миром кочевья, имея собственные представления и о божественном, и о мирском… Но нашему народу пришлось пережить страшные по количеству жертв и беспрецедентные по своей античеловечности, социальные эксперименты и исторические коллизии… Это всем известные исторические факты.
Этот сложный путь «потери и обретения себя» в истории привел де-факто к тому, что к моменту обретения государственной независимости мы подошли с деформированным, зашоренным, конформистским сознанием, полным цинизма и страха! Раскрепощение национального сознания, освобождение от стереотипов и фобий – задача не одного десятка лет. Необходимо несколько поколений свободных людей, выросших в условиях независимости. Но это только одна, так сказать, внутренняя часть проблемы, зависящая от нас самих, от выверенности собственных духовных установок и ценностей, способности не только сохранить, но и возродить наши духовные истоки, традиции, мировоззренческие смыслы. Другая часть связана с теми внешними условиями, в которых мы сейчас живем. Мир стремительно меняется. Культурная среда трансформируется с удвоенной скоростью под влиянием новых информационных возможностей. Религиозное сознание в этих условиях тоже «уходит в глубь», стараясь предохранить свои символы веры от разрушения и профанации. Появляется множество религиозных и псевдорелигиозных откровений, которые проникают везде и всюду, используя разнообразные технологии влияния на людей. За многими из них стоят меркантильные интересы, политические антигуманные социальные проекты…
Казахстан с момента обретения независимости, открываясь миру, предоставил широкую духовную нишу для проникновения и реализации культурных и духовных проектов на своей территории. К сожалению, этим воспользовались и пользуются многие деструктивные силы, стараясь расшатать юную становящуюся новую государственность Казахстана. Под «чужим сознанием» понимается, наряду с этими деструктивными внешними силами, в том числе и подвизавшимися на ниве религиозного сознания и спекулирующими принципами свободы совести, также и наша собственная духовная косность и леность духа народа, не интересующегося своей великой интеллектуальной историей, не работающего над собой, своим сознанием. Ведь мышление и дух требуют каждодневной работы над собой. Зачастую оказывается легче простого некритично и безапелляционно принять любые предлагаемые нам мировоззренческие системы, чем упорно работать над созданием и воссозданием собственных смыслов и этических кодов… Эта ситуация привела к тому, что сегодня мы «обнищали духом», потеряв себя в собственной истории. Осталась только форма и исчезает содержание («аты бар да, заты жоқ») того, что мы называем нация, национальное самосознание, национальная гордость.
Если проанализировать складывающую в стране религиозную ситуацию именно с этих позиций обретения нацией собственной идентичности, то в первую очередь необходимо рассматривать актуальные общественные явления, в том числе и религиозные, с точки зрения политической целесообразности, с позиций защиты наших национальных интересов. Я бы хотел перефразировать известную формулу: «Политика есть концентрированное выражение экономики» и предложить новый концепт: «Политика есть концентрированное выражение национального духа»! На мой взгляд, эта формула должна сегодня выражать актуальный тренд общественного развития.
Касательно тех проблем, которые сегодня у нас переживает мусульманская умма. На самом деле, этот вопрос следует ставить в контексте тех вызовов, которые испытывает на себе ислам во всем мире. Если основная догматика мусульманства не претерпела особых изменений, сохранив основные онтологические очертания и классические правовые школы (мазхабы), то этого не скажешь относительно реальной социальной практики ислама, актуальности изменения его отношения к светскому государству, например, или технологическим инновациям, скажем, в социальной сфере. Действительно, подавляющее большинство современных развитых стран представляют собой светские политические режимы с открытой экономикой. И это факт, с которым невозможно не считаться. Ведь не толпы «обездоленных европейцев» сегодня осаждают мусульманские столицы, а беженцы из стран мусульманского мира нарушают покой тихих, стабильных и комфортных западных городов в поисках лучшей доли. Совершенно очевидна в этой связи потребность лучшим и прогрессивным умам исламского мира, улемам поразмышлять на эту тему и попытаться предложить умме проект модернизации, но не модернизации ислама как религиозной доктрины, а модернизации собственного отношения к социальным инновациям, светскому государству, новой системе международных отношений, эстетическим и этическим канонам современного передового мира.
Думаю, что такая постановка вопроса актуальна и для Казахстана. Идея разработки национального варианта умеренного ислама абсолютно не состоятельна в этом смысле. Нам нужно менять не догматику ислама, а модернизировать отношение традиционного для Казахстана ислама к светскому государству, к актуальным вопросам социальной жизни.
Сложившаяся богословская традиция в нашей стране – суннизм хана-фитского мазхаба – и институционально, и содержательно соответствует нашим культурным традициям, адаптивна и комплиментарна по отношению к светскому государству. Мы имеем очень глубокие собственные философские традиции понимания сути ислама и его этической доктрины, выраженные в трудах великих просветителей и мыслителей Абая, Ибрая Алтынсарина, Машхур Жусупа Копеева, Шакарима. Просто необходимо сегодня пропагандировать среди населения такую веру, которая позволит нам, с одной стороны, сохранить собственные духовные истоки, а с другой, на основе их трудов и мыслей, разработать современную социально-этическую систему, адаптивную к требованиям сегодняшнего дня.
Особым вопросом в развитии современной мусульманской традиции в Казахстане является судьба центральноазиатского суфизма и его роль в возрождении национального духа. Исторически суфизм как интеллектуальное, мистическое течение в исламе широко распространялся на окраинах Арабского Халифата, и этому было простое объяснение. Наиболее динамично и содержательно развивались суфийские школы и ордена в зоне активных межцивилизационных контактов, да и сами суфийские шейхи выполняли свою миссионерскую роль на ниве адаптации классических мусульманских канонов к условиям быта, традиций и мировоззрения народов, недавно включенных в зону влияния Арабского Халифата. Так произошло с Кордовским халифатом в Испании (на стыке с христианской Европой), так школы тассавуф получили широкое распространение на севере Африки (в зоне столкновения с берберами), таким же образом можно объяснить популярность ряда суфистских братств на территории нынешнего Пакистана на стыке с индо-буддистской цивилизацией, это же мы наблюдаем на территории Центральной Азии, где осуществлялись интенсивные культурные контакты мусульман с кочевниками. Я думаю, что и особенности тарика-тов суфизма происходили из содержания местных верований и социальной роли тех духовных традиций, с которыми сталкивались проповедники ислама (қожа в казахской традиции). Упор в технологии распространения исламского вероучения делался на традиции обучения от учителя-шейха к ученику-талаба, часто индивидуального. В содержательном плане суфизм оказывался более гибкой и интеллектуальной мировоззренческой системой, раскрывавшей индивидуальный потенциал и потребности ученика. Это позволяло избежать начетничества и схоластики, характерных для традиционных институционализированных каналов распространения мусульманского вероучения в мечетях. Особенностью суфийского учения было использование медитативных, мистических практик, позволявших достичь божественного вдохновения и открывавших сознание навстречу откровению. В Казахстане широко были распространены обряды зикр, которые по форме были сродни шаманистским традициям. В казахской степи широкой популярностью и почтением пользовались известные суфийские школы Йасса-вия, Накшбандия, Беккет-ата. Известна казахская поговорка: «Меккеде Мухаммед, Түркістанда Қожа Ахмет» («В Мекке – Мухаммед пророк, в Туркестане – Ходжа Ахмет». Имеется в виду шейх Ходжа Ахмет Яссави).
Таким образом, традиционно распространение мусульманского вероучения в Казахстане шло по различным каналам, как через отмеченные выше, собственно центральноазиатские школы ханафитского мазхаба и суфийские братства, комплиментарные друг другу, так и через покровительствуемое российскими колониальными властями татарско-башкирское мусульманское просвещение, также в русле ханафитской правовой школы.
Вообще, ислам, согласно научным представлениям, являет собой достаточно сложное, неоднородное, разветвленное на школы и направления учение. Эти течения оформлялись в соответствии с определенными актуальными вопросами, возникавшими перед мусульманской уммой. Так, по проблемам верховной власти (ал-имама, ал-халифа) в исламе произошло деление на хариджитов, суннитов и шиитов, а по проблемам права (ал-фикха) – на четыре правовые школы ханбалитов, ханафитов, шафиитов и маликитов1. По различным другим важным вопросам богословия также существуют разнообразные направления мысли и социальные группы. Таким образом, ислам представляет собой достаточно сложное и разветвленное религиозное учение как с точки зрения теории, так и в плане разнообразных общественных движений, в том числе и социально-политических.
Традиционно Казахстан и Центральная Азия в целом относятся к области распространения суннизма и правовой школы знаменитого богослова и правоведа VIII века Абу Ханифы, уроженца г. Куфы (Ирак). В рамках одной статьи невозможно раскрыть содержание и все возможные контексты, касающиеся чисто богословских теоретических вопросов, поднимаемых ха-нафитским мазхабом (школы, толка), поскольку они требуют специального исследования, поэтому целесообразно остановиться на том, почему именно эта правовая школа оказалась наиболее популярной и адаптивной в нашем регионе. Да и не только в нашем регионе. По некоторым данным, сегодня более 80% суннитов придерживаются именно этого направления.
Поскольку ал-фикх – это система правовых, социальных установлений, то важно остановиться на социальной концепции ханафизма. Ханафизм исходит из признания региональных иджма2, которые используются наряду с Кораном как безусловные и безоговорочные, и сунны как независимого, источника права. Таким образом, это позволяло приверженцам ислама в отдаленных регионах Арабского Халифата адаптировать положения мусульманского права к местным особенностям. Другой характерной чертой ханафиз-ма является допущение широкого применения норм обычного права (‘урф). Это также существенно расширяло возможности верующих при решении тех или иных специфических вопросов. Так, система казахского степного обычного права (адат), закрепленная в известных кочевых этико-правовых кодексах Моде, Ясаке Чингисхана, уложениях хана Тауке и других, допускалась мусульманскими правоведами наряду с собственными канонами. Это создавало ситуацию духовной комплиментарности, толерантности, взаимопроникновения разных традиций и в то же время было практичным и удобным для решения любого спорного вопроса.
К примеру, в вопросе о хиджабах возможно простое демократическое решение – на законодательном уровне разрешение свободы ношения любой формы одежды, когда этого требует религиозный обряд (в культовых учреждениях или в связи с проведением тех или иных обрядов). А в этическом плане необходимо рекомендовать и настаивать на ношении в учреждениях одежды, соответствующей требованиям дресс-кода и нормам деловой этики. Это не будет противоречить ни этическим нормам, принятым в обществе, ни требованиям мусульманских канонов ханафизма.
В странах Юго-Восточной Азии, Японии, Южной Корее и других школьники и студенты, верующие и атеисты в обычной жизни, на работе и учебе придерживаются делового стиля одежды и только в дни праздников, проведения религиозных мероприятий, национальных трауров, трагедий, са-крализированные дни национальной истории надевают соответствующую ситуации одежду религиозного или национального характера. Думаю, что такую практику необходимо использовать и в нашей стране.
В этой связи, как мне кажется, жестко и принципиально настаивают на неукоснительном соблюдении обрядовой практики ислама везде и всюду те, кто руководствуется консервативными, фундаменталистскими принципами религии, которые для Казахстана является чуждыми, внешними проявлениями фанатичной веры. К такой правовой школе, к примеру, относится ханбализм3. Эта правовая школа представляет собой установления наиболее консервативных сторонников традиционализма (ахл ал-хадис) Саудовской Аравии и непримиримо относится к новациям и социальным изменениям.
Кстати, и последователи салафизма достаточно жестко реагируют на соблюдение норм ислама, и по форме, и по содержанию придерживаясь консервативных представлений.
Одним из проявлений салафизма явился саудовский ваххабизм. Особенностью ваххабизма является проповедь джихада как борьбы с много-божниками и мусульманами, отступившими от принципов раннего ислама. Таким образом, ваххабиты выступают не только как борцы с западным образом жизни, они категорически против модернизации социальной жизни в самих мусульманских странах. К примеру, они против введения светских правовых норм, институтов современного государства, конституционного строя, что существенно тормозит общественный прогресс в стране. Ваххабиты также считают запретным паломничество к могилам святых, которое они рассматривают как поклонение мертвым. Кроме того, ваххабизм непримиримо относится к суфизму. Вообще, для раннего ваххабизма был характерен крайний фанатизм в вопросах веры и экстремизм в практике борьбы со своими политическими противниками.
В этой связи, на наш взгляд, достаточно жестко противостояние положений учения Абд ал-Ваххаба сложившимся в Казахстане духовным традициям, даже в рамках мусульманских канонов. Поэтому очевидно, что корни сегодняшних проблем по поводу существа исламской доктрины в Казахстане лежат во внутреннем расколе мусульманской уммы, своеобразном «расщеплении» поля ислама в нашей стране, появлении и распространении нетрадиционных для нашей культуры течений ислама.
По моему глубокому убеждению, наше государство вправе и просто обязано защитить наше традиционное мусульманское поле, представленное суннитским исламом ханафитского толка. И в этом плане необходима консолидация усилий как уполномоченного государственного органа, недавно созданного Агентства по делам религий, так и Духовного управления мусульман Казахстана (ДУМК), объединяющего последователей этого традиционного для Казахстана течения религиозной мысли.
С момента отделения ДУМК от Духовного управления мусульман Средней Азии и обретения независимости Казахстан испытал мощное воздействие различных зарубежных мусульманских школ и направлений. А в условиях отсутствия собственных традиций религиозного образования, академического исследования и дальнейшей разработки догматики мы оказались в ситуации полной зависимости от зарубежных учебных и богословских центров. Студенты, отправлявшиеся на учебу в Турцию, Египет, Пакистан, возвращались в Казахстан с иным набором знаний о сути исламской доктрины, некритически воспринимая разнообразные религиозные течения, исповедуемые в этих странах, и привыкшие к «чужим» социальным стандартам и традициям, что противоречило тому, что они встречали в Казахстане. Те, кто не мог смириться и адаптироваться к нашей, более умеренной форме исламской социальной практики, здесь и попадают в поле внимания разнообразных адептов «чистого ислама», салафизма. Зачастую они легко подвергаются идеологической обработке и вербовке в экстремистские группы, становясь ярыми сторонниками идеологии непримиримости в отношении «неправедного» (по их мнению) социального порядка.
Серьезные издержки современной духовной сферы общества, при которых возможны проявления экстремизма, в том числе и на религиозной основе, с моей точки зрения, результат «голой рационализации» политических и экономических стратегий, исключение из них идеолого-смысловой нагрузки. Сегодня невозможно объяснить феномен терроризма и экстремизма исключительно социально-экономическими причинами и политическими требованиями. Представления о религии как «вздохе угнетенной твари» (по Марксу) безнадежно устарели.
Поэтому я хотел бы обратить ваше внимание на психологическую сторону вопроса. К примеру, если попытаться обрисовать усредненный портрет последователя салафизма, то это будет не обязательно социально ущемленный или в экономическом отношении обделенный человек. Зачастую это достаточно респектабельные граждане, среди которых есть и бизнесмены, и государственные деятели, таким образом реализующие свой потенциал социального и духовного участия в современных политических, культурных и экономических процессах.
Если проанализировать современную общественную ситуацию в целом, то можно прийти к парадоксальному выводу. Часто даже у государственных мужей отсутствует искренность и честность в оценках ситуации, осмысленность и доверие к обществу в предлагаемых решениях, а разве возможно тогда сбалансированное, гармоничное развитие общества и государства как системы? К сожалению, за многими программами, в том числе и национального масштаба, не просматриваются глубокие смыслы и духовные контенты. А ведь людям эти смыслы нужны, и культурные перспективы должны быть обозначены ясно и четко. Человек должен не только понимать необходимость происходящего на уровне рационального, но также чувствовать важность именно для себя, для своих близких тех или иных решений. Необходимо верить, если хотите, в собственную высокую социальную миссию и значение. На этом строятся и политические, и религиозные доктрины.
По мнению американского психолога А. Маслоу, потребность в самоактуализации, реализации своих целей, способностей, развитии своей личности является наивысшей мотивацией человеческой деятельности. В сравнении с ней другие потребности, такие как эстетические потребности, познавательные потребности, потребность в уважении (почитании), потребность в принадлежности и любви, потребность в безопасности, физиологические (органические) потребности являются мотивами более низшего порядка. С моей точки зрения, экстремисты в большинстве своем движимы именно этим гипертрофированным сознанием собственной самоактуализации. Показательна в этой связи фигура норвежского экстремиста-убийцы Андерса Брейвика.
Нужны легальные, транспарентные общественные каналы, в том числе и так называемые «социальные лифты» для самореализации личности. Неудовлетворенность своим социальным статусом, экономическим положением и занимаемой культурной нишей является благодатной основой для экстремистских проявлений, в том числе и на религиозной основе.
Ислам как религия мира – это глубоко фундированная социальная концепция. Но сегодня, к сожалению, очень мало ученых-улемов, которые могли бы ясно и доходчиво разъяснить суть социальной концепции мусульманства у нас в стране. Я вижу задачу нашего Агентства по делам религии не в разработке концепции умеренного ислама. Он у нас и так традиционно достаточно мягкий и толерантный по отношению к светскому государству. А скорее в помощи ДУМК в популяризации традиционного для Казахстана суннитского ислама ханафитского толка.
Возможно также законодательное закрепление, как, к примеру, в законах Республики Татарстан Российской Федерации или Республики Таджикистан, особенного статуса и роли ислама ханафитского мазхаба в духовной жизни народа. Также было бы целесообразным инициировать своеобразный договор между государством и религиозными организациями о согласии в отношении актуальных общественных проблем, волнующих граждан. В этом плане интересен опыт кооперационной модели (конкордатное соглашение) государственно-конфессиональных отношений в европейских странах. Примечателен опыт разработки социальной концепции российских мусульман Советом муфтиев России, в которой в простой и понятной форме изложена официальная позиция мусульманского духовенства практически по всем актуальным вопросам общественной жизни. Кто мешает нашему ДУМКу представить и широко пропагандировать свою конструктивную социальную концепцию среди верующих?
К сожалению, отсутствие конструктивной и популярной среди населения социальной программы мусульман Казахстана дает возможность активной профанации и извращению сути позитивного потенциала ислама разнообразными, в том числе и экстремистскими религиозными группами. В рамках же самой мусульманской уммы Казахстана в действующих мечетях, с моей точки зрения, необходима унифицированная и утвержденная ДУМК, по примеру Таджикистана, программа проповедей в содержательном отношении в целях исключения искажения принятой догматики. В разных странах в этом отношении существуют свои ноу-хау по борьбе с экстремизмом на религиозной основе, и нам необходимо активно изучать этот опыт и внедрять конструктивные проекты. Думаю, что в этом контексте необходим широкомасштабный обмен мнениями между мусульманским духовенством стран Центральной Азии, исповедующим суннизм ханафитского мазхаба. Можно было бы инициировать подобный форум и в Казахстане с учетом актуальности вопросов религиозной идентичности.
