Значение “Кие” (табу)

Постепенное формирование похоронного обряда предпола­гает развитие всех его частей. Развитой частью культа умершего у казахов является “киелеу” — табу — “институт специ­фических религиозных запрещений'», восходящий своими кор­нями к наиболее архаичным культурным кругам. Внешним при­знаком табуации служит сопутствующий ей атрибут “священ­ности, абсолютной божественной императивности», выражаю­щийся у казахов в формуле; “обал болады, тиме!” — не трогай, будет худо! или “киелі — тиме!” — не трогай — священно! Инсти­тут табу связан не только с погребальным культом. Он в про­шлом представлял из себя отработанную универсальную систе­му. Табу — главный элемент многих этико-институциональных норм народа. Он является как бы синонимом обязанности, дол­га, морали и т. п. Добродетелен тот, по старым понятиям ка­захов, кто неукоснительно соблюдает принцип запрета. Как правило, предостережение выражается риторически: “киеш, тиме!”. После этих слов обычно никто не переспрашивает и не старается выяснять причину запрета. Ибо каждый знает, что это культовое таинство, выработанное предками, или, что все рав­но “вещь в себе”, не подлежащая знанию. Табуация связана не только с религиозно-культовыми явлениями, хотя в них она на­ходит свое окончательное объяснение. У казахов табуированы многие вещи и явления сугубо хозяйственно-утилитарного на­значения. Например, скот нельзя бить по голове, пинать ногой, особенно лошадей. По записям автора, раньше казахи носили чапаны (халаты) с длинными рукавами (типа боярских в Рос­сии), которые предназначались для пугания скота (урктп ай-дау) при выпасах и перегонке. При таком отношении к живот­ным исключается применение бича, палки, посошка или других традиционных пасторальных орудий. Идейный исток табу ясен: скотоводы боялись оскорбить пиров (покровителей) домашних животных, которые могли наслать моровые болезни или други­ми путями уменьшить поголовье скота.

На лошадь необходимо садиться с левой стороны, иначе “бу­дет худо”. Нельзя: стоять на пороге1, прислоняться к косякам двери, подолгу смотреть на солнце, луну, звезды, стричь ног­ти, волосы в ночное время, проливать молоко на землю, насту­пать на хлеб п т. п. О том, кто не придерживается принципов табуации, казахи говорят: “бұан ерме — суға сиесің” — не во­дись с ним — оправишься в воду. Вода и огонь — весьма почитае­мые объекты природы. К такой же категории объектов, которые нельзя осквернять нечистотами, относится зола, дорога, клад­бище и др. Табу казахов — явление разветвленное, но все про­явления его взаимосвязаны. Народ называет табу “ырым”, что означает ритуал, условие, традиция, обряд. Об одном из них — о ритуальном значении цвета и погребальных обрядах, речь шла в предыдущем параграфе. Формула “киелі, тиме!” или “тиме, обал болады!” действует обычно автоматически тормозящим фактором поведения.

К табу относится обряд поста. “В продолжение пяти дней ни­чего не варят в доме, где есть покойник'», — пишет Н. И. Гроде-ков. Но пост, вызванный смертью близкого, не имеет обязатель­ного и всеобщего характера. В живописном альбоме в 1880 г. со­общалось, что “вдовы едят только ночью”2. О затухании неког­да нормативного обряда табу пишет И. Кастанье: “В продолже­ние 3 или 5 дней ничего не варят в юрте, где был покойник. Со­седи снабжают их (семью умершего. — С. А.) пищею, Если хо­тят варить, то должны перенести кибитку хотя бы на небольшое расстояние”. В народе существует поговорка “карны ашкан каралы уйге шабады” — голодный человек спешит в траурную юрту. Согласно ей, траурная юрта полна достатка. Данная пого­ворка имеет и другое значение, вытекающее из двойного значе­ния глагола “шабу” — 1) скакать на коне; 2) рубить, бить, напа­дать. Во втором значении глагола “шабу” содержание поговор­ки приобретает противоположный смысл: голодный не остано­вится ни перед чем ради утоления голода, он готов напасть даже на траурную юрту со знаком табу. Об аналогичном посте и сня­тии его посредством очистительных мер сообщают и средневе­ковые путешественники.

С институтом табу, по-видимому, связано выставление на­показ всему народу личных вещей покойника, в котором выра­жается идея неприкосновенности имущества умершего. Одна­ко это действие могло быть вызвано и социальными мотивами: показать материальное богатство покойного. Это явление полу­чает достаточно глубокую разработку в трудах Л. Я. Штернберга. В историко-этнографическом аспекте показ драгоценностей и личных вещей умершего, а иногда вещей из родовой собствен­ности, следует, на наш взгляд, рассматривать как преемствен­ность древнего обычая хоронить вместе с умершим погребаль­ный инвентарь. Погребальный инвентарь характерен исключи­тельно для всех племен и народностей Великой степи. Среди исторического населения Казахстана в этом отношении каза­хи не могут быть исключением. Существование у казахов об­ряда публичного выставления одежды, вещей и имущества по­койного составляет лишь редуцированную форму более древ­него обычая, когда вещи сопровождали умершего, в могилу, как предметы, необходимые в загробной жизни. В дальнейшем, по мере усложнения общественной жизни, возникает более раци­ональный подход к погребальному инвентарю, состоящему ча­сто из ценных предметов и дорогих одежд. Об этом говорят кол­лекции музеев и хранилищ, находки из кургана “Иссык” вблизи Алма-Аты. Как уже отмечалось, этнографизм “әкеңің басына қоямысың?” — поставишь ли в изголовье отца своего? — означал крайне высокую оценку этой или иной вещи. Этиология этно­графизма, вероятно, связана с древним погребальным культом. Возможно потому, что погребение обходится для живых слиш­ком дорого, а возможно под влиянием новых идей, похорон­ный культ претерпевает существенные изменения: становит­ся необязательным снаряжение умершего могильным инвента­рем. Постепенно меняется идейная основа культа: вместе с по­койным хоронится лишь часть имущества, а то просто некото­рые образцы вещей. Но эти условности с приходом ислама на­чинают изживаться, и инвентарь, предназначенный для сопро­вождения умершего, превращается в экспозицию своеобразной “выставки”, которую этнографы и застали у казахов в XVIII-XIX вв. К этому времени инвентарь служит лишь элементом траура как предмет, напоминающий об умершем. “…Наследник имения должен выставить на смотр всему народу наилучшие сокровища усопшего, — пишет Н. Рычков. — Все они по порядку привязываются к веревке, подле них стоят жены и разрываются от слез…”1. Этот же обычай наблюдал и профессиональный эт­нограф профессор Н. Ф. Катанов: “Когда умрет мужчина, ставят высоко у переднего угла юрты седла, халат и одежды умерше­го; прицепляют к луке седла одежду за воротник, прицепляют и пояс; на переднюю луку седла, на воротник одежды надева­ют шапку». Таким образом, имущество некогда сопровождав­шее умершего в могилу, становится лишь провожающим сред­ством. Среди казахов Мангистауской и Кызылординской обла­стей к началу XX в. древний обычай неузнаваемо видоизменил­ся. Так, различные предметы быта и промысла стали изобра­жаться на стенах мазаров.

Элементы табу, возникшие в условиях кочевой жизни, на­столько срастаются с ритмом хозяйства и приспосабливаются к ним, что для отправления их не требуется отрываться от при­вычного хода трудовой деятельности. “При перекочевке к хво­сту коня привязывают красный лоскуток, на спину кладут за­дом наперед седло, седло покрывают халатом; на воротник на­девают шапку. Ружье и саблю умершего кладут на верх седла и привязывают. Этого коня ведет за повод хозяйка; если ее нет, то ведет дочь, пока не достигнет места нового жилища”. Непри­косновенным является любимый конь умершего, которого каза­хи называют тұл ат, каралы ат (буквально: осиротевший, траур­ный, черный конь). “Любимая лошадь в наилучшем убранстве под черным сукном водится женой при переездах, на других ло­шадях перевозятся его одежда, военные снаряды».

О древних истоках культа свидетельствует также строгая по­ловая дифференциация при исполнении погребального обря­да, что, несомненно, восходит к дуально-фратрийной организа­ции рода, некоторые пережитки которой у тюркоязычных наро­дов наблюдаются и поныне. То, что делается женской частью, не вменяется в обязанность мужчины. Это касается обычая ежедневного оплакивания умершего, которое приурочивается к восходу солнца. В круг табу входит все, что связано с умер­шим. По истечении определенного времени при помощи очи­стительных обрядов запреты снимаются. Очистительным сред­ством в основном служат огонь и солнечные лучи. Все, к чему прикасалось тело умершего, выставляется на солнце или прохо­дит очищение огнем (аластау). Обычно всевозможные запреты действуют до годовых поминок, после чего траур и табу снима­ются. В течение периода табу в доме нельзя отправлять празд­ники, свадьбы и другие мероприятия, нарушающие состояние скорби. Многие обряды и запреты, бытовавшие среди кочевых народов Центральной Азии, находят непосредственное продол­жение в погребальном культе казахов. К ним относятся: попе­чительство над семьей умершего, неприкосновенность его дома и имущества и т. п. Семья умершего пользовалась привилегия­ми: на время освобождалась от податей, находилась под покро­вительством всего рода, при переездах пользовалась преимуще­ственным правом на гостеприимство. Забота о семье покойного освещена народной мудростью “Каралы әйелді сөгуге болмай-ды” — нельзя осуждать женщину в трауре. Подобные ограниче­ния были еще более сильными на ранних стадиях развития ре­лигиозных верований.

0

0